– Меня они не схватят.
Как Вальтера. Кто бы сказал, что Вальтера можно схватить и заставить говорить. А ты знаешь и другое, побольше Вальтера, вот что плохо.
– Меня не схватят, – повторил Эстевес. – Послушай, мне только надо подумать о Марисе и малыше, теперь, когда все пошло к черту, я не могу бросить их здесь, они отыграются на ней. За день я все устрою и увезу их в Бельгию, повидаю сам знаешь кого и дальше отправлюсь один.
– День – это слишком долго, – сказал Чавес, поворачиваясь к ним. Глаза уже привыкли к темноте, Эстевес виде силуэт и лицо Перальты, когда тот подносил сигарету ко рту и затягивался.
Хорошо, я уеду как только смогу, – сказал Эстевес. Прямо сейчас, – сказал Перальта, доставая пистолет.
Мы так любим Гленду
Поначалу откуда мы могли это знать. Идешь себе в кино или в театр и получаешь удовольствие, не думая о тех, кто проделал тот же ритуал, выбрал место и час, одевался, звонил по телефону, одиннадцатый ряд или там пятый, полумрак, музыка, ничейная земля и земля всех, где каждый – никто, просто мужчина или женщина в своем кресле, быть может, беглое извинение за то, что опоздал, замечание вполголоса – кто-то его услышит или пропустит мимо ушей, – почти всегда тишина, взгляды, устремленные на сцену или на экран, отталкивающие все здешнее, то, что лежит по эту сторону. И в самом деле, учитывая рекламу, бесконечные очереди, афиши и рецензии, откуда нам было знать, что столькие из нас любят Гленду.
На это ушло три-четыре года, и было бы рискованно утверждать, кто положил всему начало – Ирасуста или Диана Риверо, они сами не помнили, как это вышло, что в один прекрасный день, где-то в кафе, куда они зашли с друзьями выпить по рюмочке после киносеанса, были сказаны или подуманы слова, которые внезапно сблизили их, и возникло то, что мы позже стали называть ядром, а более молодые – клубом. От клуба тут не было ничего, просто мы любили Гленду Гарсон, и этого было достаточно, чтобы выделить нас из тех, кто только восхищался ею. Так же как они, мы тоже восхищались Глендой, а кроме того, Анук, Мэрилин, Анни, Сильваной и еще – почему бы и нет? – Марчелло, Ивом, Витторио и Дирком, но только мы одни любили Гленду, и этот факт определил сущность нашего ядра, оно пошло отсюда, стало нашим секретом, который мы доверяли лишь тем, кто в ходе долгих бесед постепенно обнаруживал, что тоже любит Гленду.
Начавшись с Дианы или Ирасусты, ядро медленно разрасталось, в год, когда шло «Снежное пламя», нас было едва ли шестеро или семеро, а когда выпустили «Полезный дар элегантности», ядро расползлось, и мы чувствовали, что нас уже невыносимо много и нам грозит снобистское подражательство и преходящий сентиментализм. Мы, самые первые – Ирасуста, Диана и еще двое-трое, решили повысить требовательность, не принимать без испытаний, без экзамена, замаскированного порциями виски и эрудицией напоказ (о, как характерны для Буэнос-Айреса, для Лондона, для Мехико эти полуночные экзамены). К премьере «Непрочных возвратов» пришлось признать с меланхоличным торжеством, что нас много – тех, кто любит Гленду. Частые встречи в кино, взгляды после сеанса, эти как будто потерянные лица женщин и мучительное молчание мужчин – все это отличало нас очевиднее, чем какой-нибудь значок или пароль. Не поддающиеся исследованию жизненные механизмы приводили нас в одно и то же кафе в центре, отдельные столики начали сдвигаться, неожиданно завелась привычка спрашивать один и тот же коктейль, и тогда мы могли наконец отбросить ненужные сомнения и взглянуть друг другу в глаза, туда, где еще жил последний кадр с Глендой в последней сцене последнего фильма.
