— Наливки-то? Да ведь ее всегда можно; это не водка, — успокоил его Иона Мокеич.
Марфа, лет двадцати девка, с толстыми губами и грудями, принесла на подносе бутылку наливки и две рюмки, и все это поставила на стол.
— Честь имею рекомендовать; это главная моя султанша! — объяснил о ней Иона Мокеич.
Марфа при этом хоть бы бровью повела. Она, видно, совершенно привыкла к подобной рекомендации и с таким же лицом, с каким пришла, с таким и ушла.
— Какая женщина, у! — дополнил о ней еще Иона Мокеич.
— Вероятно! — подтвердил Александр.
— У!.. — повторил Иона и заставил Александра выпить рюмку наливки.
Тот выпил и чуть не выплюнул назад, говоря:
— Она совсем не подслащена!
— Совершенно! — подтвердил и Иона. — Сахар ведь искусственная вещь… букету уж при нем такого нет, а тут сама натура, как есть.
— Какой тут, чорт, букет.
— Нет, ты попробуй, выпей-ка еще одну, так и увидишь, что так надо.
Александр отнекивался было.
— Да полно, чтой-то, выпей!.. — произнес Иона, как бы несколько обидевшись.
Александр выпил и, в самом деле, не с таким отвращением.
— А что, мы скоро поедем на поседки? — сказал он.
В голове у него начинало пошумливать.
— Все надо, друг милый, по порядку, чинно, не торопясь, отвечал Иона Мокеич; сам он пил уже четвертую рюмку. — Гаврюха, Гаврюха! — подкликнул он, стуча в окно, проходившего мимо высокго мужика.
Тот вошел в комнату. Это был его собственный ткач Гаврила, сначала, по наружности, смотревший очень обыкновенным человеком.
— Во-первых, скажи ты мне, милый человек, — спросил его барин: — что, в Кузьмищеве начались поседки?
— Начались бы словно, — ответил тот довольно громко.
— Тсс!.. тише! — крикнул ему шопотом Иона Мокеич и отнесся к Александру: — не любить у меня этого моя главная-то барыня. «Дома, говорит, что хошь делай, — по чужим местам, по крайности, не срамись!»
— Ну, друг, милый, — обратился он снова к Гавриле: — вот тебе мои ключи драгоценные, поди ты потихоньку от Марфуши… я ее вызову сюда, будто одевать себя… возьми ты там в чулане четыре бутылочки наливки, пряничков, изюму, орешков; положи все это в корзиночку, поставь ты ее под беседку, в мою, знаешь, тележку, запряги ты мне ворона коня и выезжай к нам к крыльцу.
— Слушаю-с, — отвечал Гаврила, видимо с полною готовностью, и вышел.
— Бесценный насчет этого человек! хоть три ночи простоит, где уж скажешь, — не тронется! — объяснил и о нем Иона Мокеич, а затем вышел, позвал Марфу и сильно, как было слышно через перегородку, старался занять ее самыми разнообразными разговорами.
