Еремеевна, притащив сдобных булок и густейших сливок, разлила чай и подала сначала барчуку, а потом Аполлинарии Матвеевне.
— Ай, нет! Мне квасу бы наперед, — сказала та, и в самом деле отдернула сначала два стакана квасу, а потом сейчас же принялась пить чай со сливками.
— Все уже ты свои ученья кончил, милый друг? — спросила она как-то робко сына.
— Все-с.
— Вон нынче какие по этому почтмейстерству места славные.
— Чем же это?
— Да вон Клементия Гаврилыча Хляева, знаешь, чай?.. Самый пустой был дворянинишка… Через какого-то тоже благодетеля в Петербурге получил это место, и так теперь грабит, что и Господи! Прежде брали по две копейки с рубля, а он наложил по четыре… Что слез в народе, а ему хорошо.
— Канальям везде хорошо! — сказал Александр, невольно улыбаясь наивному объяснению матери.
— Вот бы тебе такое место, право!.. Хоть бы через братца, что ли!.. Написал бы ему и попросил, — прибавила она, и не подозревая, что такое говорит.
Александр посмотрел на нее строго.
— А вы считаете меня на это способным? — сказал он.
— Не знаю я… — отвечала тетеха.
Александр вздохнул и сошел с балкона. Тут он как-то особенно свистнул, и к нему, перескочив огромнейший тын, явился его Пегас.
— Пойдем… пойдем! — говорил Александр.
Собака визжала от удовольствия. Войдя в аллею, он остановился с ней перед одним деревом.
— Что это, птичка? — говорил он ей, указывая на сидевшую на самой вершине птицу.
Собака вытянула голову.
— Пиль! — крикнул Александр.
Собака привскочила и полаяла.
Александр схватил ее за морду и начал целовать.
Заглушив в себе мечты честолюбия, он хотел невинными радостями быть счастлив. Через небольшую калиточку он вышел из сада в поле. Грудь его свободно вдыхала свежий воздух; под горой, как озеро, разливался омут реки, на конце которого стояла живописно окрашенная вечерним освещением мельница.
Бакланов глядел на все это и не мог наглядеться, а потом, в приятном раздумье, повернувшись и весело взмахнув головой, пошел домой. Аполлинарию Матвеевну он застал еще на балконе. Ей, стоя внизу на траве, о чем-то, должно быть, докладывал дворовой человек. Александр, прищурившись, стал в него всматриваться и узнал в нем нашего старого знакомого, мрачного лакея. Семен ему вежливо, хоть и издали, поклонился.
— Здравствуй! — отвечал Бакланов и сел на балкон.
Семен продолжал докладывать.
— Навоз теперь вывозили-с.
— Вывозили! — повторила за ним Аполлинария Матвеевна.
— Теперь, значит, Косулинских послать можно — начать косить, а дворовым велеть копань поднимать.
