— Э, верить! Разговоры только это! упражнение в диалектике! — подхватил Верегин.
— Что ж такое диалектика? Человечество до сих пор только и занималось, что диалектикой, — подтвердил Проскриптский.
— А железные дороги тоже диалектика? — спросил Варегин.
— Полезная слесарям и инженерам! Хи-хи-хи! — смеялся Проскриптский.
— Но ведь, чорт возьми, они связывают людей, соединяют их! — воскликнул Бакланов.
— А зачем человечеству нужно это? Дикие, живущие в степях, конечно, счастливее меня! — возразил, как бы с наивностью, Проскриптский.
— Именно! — подхватил, почему-то вдруг одушевившись, студент с впалыми глазами.
— Ну да, разумеется! — подтвердил за ним и длинноволосый.
Венявин, выпивший две рюмки и совсем от этого захмелевший, толковал Ковальскому:
— Я люблю науку… люблю…
— Отчего же вы из римского права единицы получаете? — окрысылся на него Проскриптский.
— Ну да, что ж такое! И получаю, а все-таки люблю науку! — говорил Венявин.
В другом месте между кучками студентов слышалось:
— Редкин чудо как сегодня говорил о колонизациях.
— Что ж, в чем это чудо заключалось? — обратился вдруг к ним Варегин.
— Да он говорил в том же духе, как и Грановский! — отвечали ему.
Варегин усмехнулся.
— Тех же щей, да пожиже влей! — произнес он.
— Грановский душа-человек, душа! — подтвердил Венявин.
— Старая чувствительная девка! — сказал Проскриптский.
Варегин при этом только посмотрел на него.
Бакланов, которому надоели эти споры, встал и, надев шинель, проговорил:
— Кто ж, господа, будет в театре?
— Мы! и мы! — отозвались почти со всех сторон, но потом вдруг мгновенно все смолкло.
— Тертиев поет! — воскликнул Венявин и, перескочив почти через голову Ковальского, убежал.
Бакланов пошел за ним же.
В бильярдной они увидели молодого, белокурого студента, который, опершись ни кий и подобрав высоко грудь, пел чистым тенором:
«Уж как кто бы, кто моему горю помог».
Слушали его несколько студентов. Венявин шмыгнул с ногами на диван и превратился в олицетвореннное блаженство.
В соседней комнате Кузьма (знакомый нам половой), прислонившись к притолоке, погрузился в глубокую задумчивость. Прочие половые также слушали. Многие из гостей-купцов не без удовольствия повернули свои уши к дверям. Не слушал толкьо — Проскриптский, сидевший уткнув глаза в книгу, и двое его почитателей, которые, вероятно, из подражания ему, вели между собою довльно громкий разговор.
Начали наконец засвечать огни.
Бакланов пошел домой и на лестнице встретился с Проскриптским.
