Взбаламученное море | страница 5
После ужина, детей, а в том числе и шестнадцатилетних воспитанниц, отправили спать раньше. Дежурная горничная, чего прежде не бывало, повернула и затушила ночную лампу.
— Что ты делаешь? — закричали-было ей со всех сторон.
Но она, ни слова не ответив, ушла.
— Mesdames! Мы во мраке! — говорили с хохотом маленькие шалуньи, но вскоре потом, разумеется, и заснули.
Надина тоже уже спала… Вдруг она почувствовала на щеке чье-то горячее дыхание. Она в испуге открыла глаза… Перед ней стоял князь.
Надина приподнялась с постели.
— Que voulez-vous, monsieur? — проговорила она устрашенным голосом и закрывая руками обнаженную шею.
Князь хотел обнять ее. Надина движением руки остановила его и сейчас же вскочила на окно дортуара.
— Si vous m'approchez, je me precipte de la fenetre! проговорила она.
— De grace, ma petite, retirez-vous de la, — молил ее князь.
— Monsieur, sortez! — сказала Надина.
Голос ее был тверд и громок.
— Vous etes cruelle! — проговорил князь и, сделав ручкой, удалился.
Как ни грациозно была разыграна эта сцена, но она сильно поразила Надину: дрожавшая от страха, униженная, оскорбленная, она сошла с окна. Нравственный инстинкт женщины заговорил в ней; ей как бы сразу представилось, где она и что она такое тут. Загадочная история с m-lle Горкиной, чудо какой хорошенькою и двумя годами старше ее воспитанницей, стала для нее ясна. Ту, как сама она рассказывала, каждый вечер водили в кабинет к старому князю, и тот, несмотря на ее слезы, посыпал ей на грудь табаку и нюхал его.
Родители Горкиной ужасно рассорились за это с князем и взяли дочь к себе.
Надина тоже решилась написать отцу и сестре. В тысяче выражений она умоляла взять ее. Она писала: «Sauvez moi, ma soeur, de moi-meme. Le jeune prince est amoureux do moi et je puis perdre ma pudeur».
Старый майор в это время находился окончательно забранным в строгие и благочестивые руки старшей своей дочери, оставшейся при нем в девках, Бог знает когда-то и кем-то названной Биби и до сих пор сохранившей это имя между родными и знакомыми. Секунд-майор, слушал письмо своей «московки», только хлопал глазами; пожилая девственница, сама некогда воспитанница Смольного монастыря и недоучившаяся там единственно потому, что в петербургском климате ее беспрестанно осыпала золотуха, поняла все. Пиши сестра, что ее не кормят, не одевают, что каждый день ее мучат, колесуют, — сердце Биби не дрогнуло бы: но тут угрожала опасность чести их фамилии.