— Что вы желаете этому шарику? — сказал он, показывая ей на скатанный кусочек хлеба.
— Быть скромным! — отвечала скороговоркой Соня.
— Это я! — сказал, краснея, студент.
Через час в Ковригине все улеглось по своим комнатам: молодость — с какой-то жгучею радостью в сердце, а старость и зрелость — с своими обычными недугами и житейскими заботами, и вряд ли не одни только во всем селении Митька и барин его Петр Григорьевич заснули, ничего не думав.
Невысоко стоявшее зимнее солнце тускло светило в нечистые с двойными рамами окна ковригинской гостиной, в которую на этот раз выкатили на креслах и старого майора, в новом нанковом, по случаю праздника, чепане, причесанного и примазанного. Вчерашний дворовый мальчишка, тоже в новой рубахе, но по-прежнему босиком, стоял перед ним на вытяжке. Соня сидела около дедушки и беспрестанно подавала ему то табакерку, то платок. Надежда Павловна была погружена в приятные мысли, что неужели же Биби не подарит Соне, по случаю выхода ее из пансиона, хоть рублей сто, а Петр Григорьевич, напротив, был грустен и, сидя на диване, чертил на пыльном столе какие-то зигзаги: жена ему только сегодня по утру сказала, что они действительно едут на баллотировку.
«Опять этот город, незнакомые люди, а может-быть, и эта служба проклятая!» — думал он: деревенскую свободу и уединение Петр Григорьевич предпочитал всему на свете.
Стали подавать закуску, и вошла Биби. Она была, как заметно, в дурном расположении духа: ее сейчас только встревожила ходившая за ней и отчасти уже знакомая нам девица Иродиада.
Девка эта представляла собой довольно загадочное создание: лет до шестнадцати она, по мнению Биби, была ветреница и мерзавка, и дошла наконец до того, что имела дитя. Случаи эти, бывавшие, разумеется в Ковригине не часто, всегда имели несколько трагический характер.
Когда преступница не имела долее возможности скрывать свой грех, то обыкновенно выбиралась какая-нибудь из пожилых и более любимых госпожою девиц, чтобы доложить ей, и по этому случаю прямо, без зову, входила к ней.
— Что тебе? — спрашивала Биби несколько встревоженным голосом.
— Насчет Катерины пришла доложить-с, — отвечала протяжно пришедшая.
— Что такое? — спрашивала госпожа, уже бледнея.
— В тягости изволит быть, беремена-с.
Преступница, стоявшая в это время за дверьми, распахивала их и, ползя на коленях, стонала:
— Матушка, прости! государыня, помилуй!
— Прочь от меня, мерзавка!.. Видеть тебя не хочу! — восклицала Биби с ужасом и омерзением.
