— Это значит, что священники по всей губернии подали явку, что в обедню отпираются кабаки! — объяснил вдруг, ни с того ни с сего, кривой господин, повернувшись к Бакланову.
— Стол готов! — произнес метрдотель, тоже с курчавой головой.
Архиерей и губернатор пошли вперед.
В зале стояло еще много новых лиц, но до того, вероятно, малозначительных, что при виде начальника края они даже побледнели.
Вошла также и хозяйка, дама — с черным, заскорбленным лицом, в шелковом платье и в блондовом чепце. Поклонившись всем гостям одним поклоном, она стала около того места, на которое должна была сесть и разливать горячее. Назначение этой женщины решительно, кажется, состояло только в том, чтобы разливать горячее, потому что весь остальной день она сидела в своей комнате, никто никогда с ней слова не говорил, и даже сыновья, при встрече с ней, делали гримасы и отворачивались. От нее очень уж попахивало тем, что в стихотворении Гейне так испугало герцогиню.
Пастырь церкви начал молитвою: «Господи, благослови сие яствие и питие…» и докончил ее шопотом, склонив голову.
Бакланов не мог удержаться и посмотреть, как крестятся Эммануил Захарович и появивишийся из низу Иосиф Яковлевич. Оказалось, что они исполняли это в совершенстве, хорошо, видимо, поняв свое прежнее религиозное заблуждение.
Сели.
Суп подали такой, что Бакланов, проглотив ложку, должен был сознаться, что подобного совершенства он еще не едал.
Подчиненные Эммануила Захаровича тоже, видно, очень довольные, после обычного своего блюда из щуки с луком, чавкали и жвакали на весь стол.
Косой господин не переставая хохотал и говорил.
— Вы отсюда в клуб? — обратился он прямо, без всякой церемонии, к Бакланову.
— Нет-с, — отвечал ему тот сухо.
— Поедемте! Здесь нечего оставаться… сегодня суббота… Они шабаш свой, вероятно, будут править!.. — прибавил он громко, нисколько не стесняясь тем, что рядом сним сидели вольнодумный и хроменький Галкины, которые на это даже сами усмехнулись.
— Ведь даром, что этакое рыло, — продолжал он, показывая рукой на хозяина: — а ведь какую чудную женщину имеет на содержании прелесть что такое! Я когда-нибудь покажу вам ее.
— Чего ж она и стоит! — подхватил старший Галкин.
— Ужасно дорого! — подтвердил хроменький.
— Еще бы вам даром? — объяснил им откровенно криой.
Молодые люди опять только улыбнулись. Они, должно быть, сильно трусили его злого языка.
С верхнего угла Бакланову беспрестанно слышалось весьма ласковое обращение начальника края к хозяину. «Не красна изба углами, а красна пирогами», «не по хорошу мил, а по милому хорош», — говорил генерал после каждого почти слова. Он любил, особенно когда был в духе, обо всем выражаться русскими поговорками.
