– Барин, в таком виде вы еще привлекательнее для француженок, – посмеивался Антип. – Да разве они знают, что такое настоящий мужчина? Стоит вам только войти, все ахнут!
Озарёв отказывался поддаться этим увещеваниям:
– Как это глупо! Меня станут расспрашивать, что произошло, откуда эта рана…
– А вы поведаете, как поколотили друга Наполеона, и если они христиане, скажут вам спасибо. Глядите-ка, ваш мундир как новенький! Осталось почистить сапоги и погладить рубашку.
– Ты еще не сделал этого? Но чего же ты ждешь? Должно быть, уже десять!..
Вместе бросились к прачкам, которые убежали, испугавшись нашествия русских. Антип завладел утюгом и принялся за глажку, набирая в рот воды и щедро разбрызгивая ее на рубашку: его физиономия с надутыми щеками воплощала мифологическую аллегорию бури. Терпения приглашенного на свидание было на пределе – решительно, ему не удастся быть вовремя.
Успел. Когда натянул белые перчатки и посмотрелся в зеркало, в запасе оставался еще час. Вид портила только губа да не совсем здоровый цвет лица. Наконец, господин де Ламбрефу собрался тоже, они уселись в коляску. Особняк барона де Шарлаз находился на улице Севр. По дороге граф рассказал, что получил счастливые известия о своей семье – письмо привез из Лиможа их знакомый – дней через восемь его жена и дочь рассчитывали быть в Париже.
– Жаль, напрасно отправил их в провинцию, но все мы были в ужасе и разве могли представить, что столица чудесным образом окажется в целости и сохранности. Жена беспокоилась из-за дочери. Она – наш единственный ребенок, из-за грустных перипетий ее жизни она стала нам еще дороже.
Николаю так хотелось произнести вслух имя любимой женщины, что он с большим чувством сказал:
– Знаю, в тот вечер госпожа де Шарлаз рассказала мне о несчастье, которое постигло вашу дочь.
– А! – сухо рассмеялся Ламбрефу. – Вижу, меня обошли на пути признаний. Что ж, тем хуже для меня и лучше – для вас! Баронесса хорошо знает Софи, они вместе были в монастырском пансионе…
Озарёв удивился: исходя из возраста графа, он воображал его дочь сорокалетней, а она, оказывается, молода! Взволновало его и слово «монастырь» – Дельфину растили монашки. Невероятно! Да, эта женщина – кладезь противоречий.
Коляска подпрыгнула на сточной канавке. Двое слуг устремились навстречу гостям. Николай следовал за господином де Лабрефу, подтянутым и надушенным сильнее обычного. Они поднялись по широкой мраморной лестнице и остановились на пороге гостиной, освещенной огромной люстрой. Здесь стоял еще один слуга – в белых перчатках и напудренном парике, который возглашал имена гостей:
