В пути он размышлял о своем романе и по прибытии в Париж заключил договор с издателем и книготорговцем Шарлем-Александром Полле. По контракту ему полагалось две тысячи франков за романы «Столетний старец» и «Арденнский викарий»: шестьсот – «живыми» деньгами, остальное – векселями, сроком на восемь месяцев. Единственная загвоздка была в том, что оба произведения следовало представить к первому октября 1822 года, но и то, и другое были в зачаточном состоянии. Ввиду срочности выполнения работы Бальзак пишет сестре четырнадцатого августа: «Итак, на „Викария“ у нас только сентябрь. Не думаю, что вы сумеете делать по две главы в день каждый, чтобы передать мне его к пятнадцатому сентября, да и тогда у меня останется только две недели на переделку… Обдумайте все хорошенько… Если у вас есть хоть капля жалости ко мне, вы пришлете мне в срок этого чертова „Викария“, если же подозреваете меня во лжи, могу прислать вам договор с Полле, согласно которому должен буду выплатить неустойку, если книга не будет напечатана к ноябрю… Столь тяжелый труд не по силам тебе, Лора. Не думаю, что ты сумеешь писать по шестьдесят страниц в день».
Несмотря на настойчивые просьбы брата, Лора не спешила отправлять драгоценный пакет. Оноре, чтобы скрасить пребывание в родительском доме, читал близким другой роман, привезенный им из Байё, – «Ванн-Клор, или Бледноликая Джейн». К счастью, на этот раз текст матери понравился, она даже процедила сквозь зубы несколько похвал. Вообще Шарлотта-Лора стала мягче с тех пор, как возник умирающий богатый племянник: семья жила планами на будущее. Владелец дома, который они теперь арендовали, кузен госпожи Бальзак Антуан Саламбье продал его своему брату Шарлю, а тот решил увеличить плату до невероятных пятисот франков. Для Вильпаризи это было чересчур! К тому же госпожа Бальзак мечтала вновь обосноваться в Париже, в любимом Марэ. Она даже нашла вполне подходящее прибежище на улице Руа-Доре, где и у Оноре была бы своя комната. Но Эдуар Малюс был нетранспортабелен, и надо было ждать последнего его вздоха, чтобы переехать. Впрочем, язык его почти совсем почернел, пульс с каждым днем становился слабее, он ел только устрицы и пил молоко, так не могло продолжаться долго, оставалось потерпеть совсем немного. На фоне этого молодого полутрупа, для развлечения занимавшегося вышиванием, Бернар-Франсуа, несмотря на солидный возраст, был вызывающе здоров. Бабуля, как всегда, вздыхала о своих недугах. Братец Анри удивлял глупостями. А госпожа Бальзак, непрестанно жалующаяся на все и вся, то и дело отлучалась в Париж, где готовила возвращение семейства в столицу. Каждый день Оноре интересовался на почте, не пришел ли «Викарий», за которого ему не терпелось приняться, и без конца обращался к сестре, описывая попутно умонастроения Бальзаков: «Эдуар почти в могиле, бабуля болеет, матушка пребывает в страшном возбуждении и ездит в Париж, отец, как всегда, здоров, Луиза – подслушивает, Луи – глуп, Анри – проказничает, сам я не занимаюсь ничем…. „Викарий“! „Викарий!“ „Викарий!“… Я должен над ним работать».
