— Мама, блин, коза…
— Что ты?
— Ничего. Сразу вам доложили? Ну, вы, блин, вправду всемогущие…
— Вовсе нет. Я узнал… случайно.
— А радиация эта — тут уже и находиться нельзя? И раньше? — Инка обвела рукой комнату.
— Можно, почему.
— Ага, можно, только заболеешь и помрешь. — До нее только дошло, и как всякий человек, имеющий чрезвычайно смутное представление о предмете, она не на шутку перепугалась.
— Да нет, вполне безопасно сейчас. Ведь самого источника здесь больше нет. Ты сама как себя чувствуешь, во рту не сушит, не тошнит, под веками не жжет?
— Заботливый ты мой, — сказала Инка, смерив Игната взглядом, — Ну и что мне теперь будет? За соучастие? Когда вы его найдете? Если я и дальше «соглашусь»…
— Ничего тебе не будет, Инна. Не успеет. Да и его без его воли, наверное, не найдешь. Ты все еще не поняла.
Игнат поднялся, будто собираясь уходить, но вместо этого наконец расстегнул свой плащ. Он бы и сам с удовольствием закурил сейчас, но после того, как три года… почти три, скоро три, не совсем скоро, но все-таки… в общем, тогда дал себе зарок, ни разу не преступал его.
Прошелся по комнате, опять встал к окну, как в самом начале, глубоко засунув руки в карманы плаща.
— Ты меня невнимательно слушала, Инна, и это очень плохо. Когда наступит срок, тебе действительно придется ему все это повторить. Если только не будет уже слишком поздно и если он… Но в сторону лирику. Случилось еще кое-что, что затрагивает уже лично меня. И тебя. Тоже сугубо лично. Более личного дела и не придумаешь. Инка ждала продолжения.
— Что же?
Зная Игната, она поняла, что неспроста он тянет.
Она вдруг словно увидела, как он говорит, словно услышала голос Игната, произносящий фразу: «Тот, кто ищет тебя, меня уже нашел», — и не успела подумать, что вот вновь, после долгого промежутка, опять видит, как Игнат сказал:
— Потому что тот, кто ищет тебя, меня уже нашел.
Скручивающий холод прокатился по телу от одного упоминания кошмара, преследующего ее наяву, кошмара, которого она не могла, не умела понять. Инка вцепилась в узлы оберега, стиснула их, жесткие, скользкие на ощупь.
Но откуда Игнат знает? Этого не может быть. Хотя если говорит: тот нашел… Да кто же он — этот тот?!
Преодолевая себя, Инка заставила всплыть из памяти лицо, фигуру, весь облик того человека. Ничего примечательного. Но откуда же эта могильная тьма, ледяная, что окутывает при одном только воспоминании? Как она, Инка, опрометью понеслась прямо, сквозь толпу, запруду тел на широкой лестнице подземного перехода Арбатской площади. Едва заметив уголком глаза, едва почувствовав чужое, нацеленное на нее внимание, едва ощутив — затылком, мочкой уха, щекой. И — «Ой, девушка, осторожнее!» — «Что, бля, совсем?!» — «Мадемуазель, наступите мне еще разок…» Она все помнит, осталось, будто на невероятной фотографии, фантастической, запечатлевшей сразу все — вид, звук, запах, движение, вкус крови из закушенной губы… Она помнит, она не лгала Ивану. По крайней мере, в этом. Не рассказала всего, подробно, может быть — зря? Но это так страшно, ее будто захлестывает, тянет во мглу и черное безмолвие, которое она физически воспринимает надвигающимся откуда-то. Откуда? Как стена в изморози, как плеснувший на кожу спирт, как змеиное тело, проструившееся меж пальцев…
