— …просто невероятно. Положим, летом здесь очень мило, но зимы, вечера?
— Что вы знаете о вечерах? Не надо делать из меня второго Хэмфри Ван-Вейдена.
— А вы не соскучились?
— По чему?
— По Москве хотя бы. По освещенным улицам. По телевизору, телефону, газетам, чистой ванне, чистой кухне…
— Угу. По кухонному трепу — или он теперь перенесен в европивные? По войнам, революциям, забастовкам, задержкам выплат, кризисам власти и финансов, налоговым декларациям, ночной стрельбе под окнами…
— Насчет стрельбы не знаю, а все остальное, что бы ни происходило, нас не затронет, вы же понимаете.
— Уж вас не затронет, это да.
— А вас? — Быстрый, скользкий вопрос. Как мокрое лезвие.
— Меня вообще ничто не затронет, — сказал я небрежно-нагло. — Шучу. Меня обидеть легче легкого. Кто я такой? Одинокий гражданин. С купленным паспортом. Без средств, связей и защитников. Бери такого голыми руками. Тем только и держусь, что ближнему народонаселению не до меня. А теперь и тут настигли.
— Не преуменьшайте, голыми руками вас не взять. На вас, может, танковой дивизии мало, если сами не захотите. Когда шел, я соображал, чем рискую.
Так, прием номер два — «лесть». Вообще когда со мной заводились в былые времена разговорчики на эту тему, меня всякий раз охватывало отстраненное безразличие и усталость, очень скоро сменявшиеся отвращением и тоской. Так и сейчас.
— Соскучился. — Не глядя, взял квадратную длинную пачку, переломил, сунул в рот печеньице в шоколаде. — Очень соскучился. Займитесь наконец какой-нибудь закуской, раз уж натащили столько. От самой Москвы перли, как в старые-добрые колбасу по два двадцать?
— Обижаете. В вашем райцентре набрал. А, все едино, только этикетки другие. Обертки на конфетах с тем же самым.
Я невольно хмыкнул, но одернул себя. Не годится, что я ввязываюсь в беседу, что даю себя увлечь. Пересел так, чтобы не видеть его выпотрошенной сумки, что висела поверх моей одинаково замурзанной рухляди на стене у двери. Красное и черное… Банальщина какая.
Расставляя и наливая, Кролик журчал:
— Меняется только оболочка, суть же вещей остается неизменной. «Нон обим сиэт эрит» — не всегда так будет — мог написать лишь вдохновенный образованный язычник. На самом деле ветры покружатся, покружатся и вернутся на круги своя. Что было, то и будет. Агнцы потерлись среди козлищ, кто-то провонял, кого-то слопали, а козлища, даже обвалявшись в перьях с белых крыл, копыт не отбросили и рогов не пообломали…
