— Да вот же, вот пятнышки, — тыкал ногтем с каймой Сема. — Вот, поглядите.
— Мальчики! — донеслось из угла Ларис Иван-ны. — Что там у вас? Доброе утро, Самуил.
Сема невнимательно оглянулся и даже не кивнул. Он весь был тут.
— Вы не смотрите, что пыльца немного потерта, это я ее майкой…
— Это пари, Ларис Иванна, — сказал я, поднимаясь. — Я проиграл и вынужден платить. Иду за чековой книжкой.
— Никуда не ходи, Игореха, — гнул свое Правдивый под пятый стакан. — Ничего ты не проиграл. Понял! — Он с грохотом впечатал подстаканник в столешницу. — Он ее из могилы раскопал! Животное, значит, усопло, схоронили, как полагается, чего надо сказали, чего надо выпилм, а он подглядел — и шуровать. В целях конспирации — рылом. Чтоб без отпечатков пальцев.
— Ах, Александр, что вы такое говорите…
— То-ч… Расхититель могил, вот он кто. Саркофаг таманхамоновский кто попер? Скажешь, не ты? Ах, не ты…
Я пошел к себе за расплатой, оставив Правдивого развлекаться в свой день рождения, который тоже наверняка был липовым. «Ты мне не гони. Тебе сказали чего? А! — на-се-ко-мо-е. А бабочка, она как полуптица, понял? Вот пингвин, он полуживотное, а бабочка — полуптица. К вообще, какой ты Сема, когда ты Самуил? Шмуля ты, вот ты кто». Переливчатое сопрано Ларис Иванны: «Как, неужели действительно бабочка? Прелесть какая! Нельзя ли поближе Самуил, будьте любезны…»
* * *
Коттедж состоял из прихожей, двух комнат и туалетной с душевой. Другие, должно быть, такие же. Снаружи, по крайней мере, все одинаковые. Я путался первые день-два, натыкаясь на запертые двери. Это не обязательно были нежилые домики, просто оказалось, что в Крольчатнике принято запираться. Ключ от своего я тут же потерял и забыл о нем.
Я сразу прошел в туалетную, взял, что было нужно, и почти двинулся на выход, но что-то заставило заглянуть в комнаты. Не то чтобы меня привлек посторонний звук, или я заметил краем глаза детальку вроде переставленной книги, сдвинутого плаща на вешалке в прихожей. Я не успел заиметь здесь установленного порядка вещей. Внезапный позыв — за годы, проведенные в одиночестве, я научился не пренебрегать ими.
Прислонившись к косяку второй комнаты, которую я называл кабинетом, я думал, что было бы очень здорово найти здесь сейчас угрожающее письмо из вырезанных газетных строк. Развалившегося в кресле наглого собеседника, что напутствовал меня перед Крольчатником, явившегося продолжать. Рыжего Хватова, решившего со мной окончательно разобраться. Хоть, черт возьми, труп в луже дымящейся крови с торчащей рукояткой ножа! Вообще, я потому и назвал эту комнату кабинетом, что тут стоял письменный стол с принадлежностями и висели полки с книгами. Я не знал, что хранится в ящиках массивных тумб стола, и не собирался пробовать ни одно из торчащих в обширном приборе перьев. Я также не сниму крышку футляра пишущей машинки — скорее всего очень хорошей, решил я, увидев впервые. Я бы с удовольствием совсем не входил в эту комнату, но помимо книг здесь стояла видеодека с монитором и при ней девяносто пять — посчитал — кассет с приключениями, развлекалками, легкой эротикой и классным мордобоем. Перетаскивать все это хозяйство в спальню не хотелось.
