На это председатель Совета ответил так: «Профессор Хайкин! Иосиф Виссарионович Сталин дал справедливую оценку вашей порочной идеалистической книжке. Прискорбно, что вы вдобавок выступаете в роли зажимщика критики. Переходим к голосованию».
В наступившей тишине раздался треск: — мой научный руководитель, один из пионеров отечественной радиолокации Борис Константинович Шембель сломал удочку для подледного лова рыбы. Он был страстным рыбаком и, будучи уверен в моем успехе, собирался до банкета часок-другой половить рыбку.
Эксперименты проводились на глазах Бориса Константиновича, но по тогдашним правилам научный руководитель, выступив в начале, затем не имел права открыть рта. Мой главный свидетель сидел с «завязанным ртом» и мог только в знак протеста и досады переломить о колено бамбуковое удилище.
С разницей в один голос я был «провален».
Семен Эммануилович Хайкин, сам член ВАК, тут же предложил мне немедленно обжаловать решение Совета: «Ручаюсь, оно будет отменено!».
Но на меня напала такая депрессия, что ни о каком обжаловании я не мог и думать. Хайкин этого мне не простил. С тех пор мы не виделись.
Через месяц депрессия прошла, а беспристрастная комиссия не только подтвердила мою правоту, но и несколько улучшила результаты.
Мне было предоставлено почетное право сделать доклад о своем приборе в конференц-зале Политехнического музея. «Конкуренты» при встрече чуть ли не бросались мне на грудь: «Вы, дорогой, сами виноваты… если бы вовремя ознакомили… привлекли… Мы бы вас горячо поддержали!
Время летит, как известно, быстро. Прошли зима, весна. Наступило лето. Повторная защита была назначена на осень (нужно было еще успеть «подновить» диссертацию, отпечатать и разослать автореферат). В июле 1952 года я осуществил право, гарантированное Сталинской конституцией, — уехал отдыхать в Крым. Там меня застал свежий номер «Правды» с постановлением ЦК КПСС и Советского правительства о необходимости ужесточить требования к диссертациям. Сердце мое екнуло. И не зря.
По приезде домой я распечатал письмо, в котором меня уведомляли, что назначенная на сентябрь защита состояться не может, поскольку номерные НИИ лишены права принимать открытые диссертации.
И началось хождение по мукам, продолжавшееся 4 (четыре!) года. Многие диссертационные Советы были расформированы. Другие боялись подобной участи и потому принимали диссертации только у «своих». Меня все время «отфутболивали»: дескать, диссертация не соответствует профилю Совета.
