— Глицерин? Это нечто вроде нитроглицерина?
Брэйд подавил раздражение:
— Нет, нет! Сам по себе глицерин довольно безопасен. Он применяется в кондитерских изделиях и в косметике.
— Безопасен? Но тогда…
— Безопасен в обычных условиях. Но если открыть этот баллон, то тогда чистый кислород создаст в небольшой камере давление около 125 атмосфер. Заметим для сравнения, что давление кислорода в воздухе составляет примерно лишь 0,2 атмосферы. Под действием кислорода высокого давления безопасный в обычных условиях глицерин вступает в бурную реакцию, выделяя значительное количество тепла…
— Вы хотите сказать, взрывается?
— Да. Кислород сорвал бы главный вентиль с баллона и вырвался наружу, превратив сам баллон в чудовищный снаряд.
Доуни глубоко вздохнул и почесал пухлую щеку жестким ногтем:
— А эта дрянь не могла попасть туда случайно?
— Нет, — твердо ответил Брэйд. — Резьбу на кислородном баллоне нельзя смазывать ни в коем случае, и я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь сделал это случайно. В прошлый четверг резервуар был в полном порядке, его испортили преднамеренно.
— Чтобы убить вас, проф? Правильно я понял?
— Очевидно. Другого объяснения не может быть. Этим баллоном пользуюсь только я, и никто другой. Еще минута — и я бы повернул главный вентиль. Фактически я был на волоске от смерти.
Доуни кивнул. Он по-прежнему держался отчужденно.
— Так вы полагаете, что тот же самый малый, который отравил вашего парня, смазал и эту штуку с кислородом?
— Наличие двух убийц в одном здании выходило бы за рамки простого совпадения, не так ли?
— Конечно. И поэтому вы считаете, что убийца не вы, поскольку вы тоже жертва?
— Видите ли…
— Но на самом-то деле вы ведь не стали жертвой, не так ли? Вы целы-целехоньки и в такой же безопасности, как если бы сидели в церкви, потому что вы все же не повернули вентиль. Так ведь? А не вы ли сами намазали этот сироп, профессор?
— Что?! Послушайте!..
— Нет, слушайте вы! Меня тошнит от всего этого, понятно? Я ошибался, когда, несмотря на все улики, считал вас невиновным. А теперь вы сами взвалили вину на себя, потому что не смогли усидеть спокойно.
Заметно оживившись, Доуни продолжал:
— Преступник может смирнехонько сидеть, ничего не делая, и считать, что полиция не найдет улик, достаточных, чтобы засудить его. Так лучше всего поступать, хотя и всего труднее. Вы так вести себя не смогли потому, что у вас чересчур развито воображение: вы из тех, кто выдумывает всякую всячину, а от этого еще больше нервничает… Другой выход уже похуже: поскорее удрать, дать тягу. Для вас он невозможен: у вас семья, положение. Бывает, у преступника остается последний выход — перейти в контратаку. Он может сфабриковать факты, оправдывающие его. Чтобы сделать такую штуку, преступник должен считать себя куда ловчее полиции. Профессору нетрудно именно так и посчитать, ведь ваша профессия требует известной ловкости мышления, не правда ли?
