— Ах, у меня есть собственноручные записки всех великих людей прошлого столетия и, между прочим, кажется, письма царевны Софии.
— Как это любопытно! позвольте мне взглянуть.
— Сделайте одолжение! Да не угодно ли вам посетить меня сегодня ввечеру, я бы вам показал кстати альбом рисунков одной дамы: все лучшие живописцы Европы рисовали для нее.
— Сегодня, право, не могу; завтра, если можно…
— Как жаль, завтра она уезжает. Хоть на минутку заезжайте.
— Очень хорошо.
Вот Михайло Памфилович поскакал к одному знакомому за автографами, а в один знакомый дом за альбомом.
Этот знакомый дом был дом Софьи Васильевны, в котором мы не были со времени бегства Саломеи Петровны. Петр Григорьевич, убедившись, что дочь бежала, плюнул и сказал жене:
— Вот твое воспитание!
Но Софья Васильевна была в отчаянии.
Желая утешить себя по крайней мере устройством судьбы Катеньки, она послала на третий день за Василисой Савишной.
Василиса Савишна явилась, словно подернутая туманом.
— Слышала, Василиса Савишна? — сказала Софья Васильевна, залившись слезами.
— Слышала, сударыня! да это чудо какое-то; знаете ли, почему я к вам и идти не хотела?
— Что такое?
— Федор Петрович сквозь землю провалился.
— Как?
— Да так и так.
Эта новость совершенно убила Софью Васильевну. Два несчастия совершились; надо было ожидать третьего. Но вместо ожидаемого несчастья через несколько дней перед домом на улице остановилась роскошная карета, запряженная чудной четверкой гнедых; человек в ливрее вбежал в переднюю и спросил, дома ли господа?
— Кто такой? — спросила нетерпеливо Софья Васильевна. Ей подали два билетика, на одном напечатано было:
«Федор Петрович Яликов», на другом: «Саломея Петровна Яликова».
— Петр Григорьевич! — вскричала Софья Васильевна, бросаясь в кабинет к мужу, — Петр Григорьевич!..
— Что такое, матушка?
Но Софья Васильевна без памяти, без слов упала в кресла, а билетики упали на пол.
— Что такое? — повторил Петр Григорьевич, поднял билетики, взглянул на них и онемел.
— Это что за штуки! — вскричал он, наконец. — Насмешка над отцом!
— Зови их! — произнесла слабым голосом Софья Васильевна; я умираю…
— Их? чтоб нога их здесь не была! — вскричал снова Петр Григорьевич.
Софья Васильевна ахнула и повисла, как мертвая, на креслах. Петр Григорьевич от испугу позабыл о своем гневе, кричит во все горло:
— Эй, люди! воды! Зовите Саломею Петровну!..
Вскоре явилась и вода и Саломея Петровна, разряженная в пух, как говорится по-русски.
