— Ах, как это очаровательно!
— И это по случаю; я дал уже задатку пять тысяч.
— Но как цена?
— Миллион.
— Миллион! помилуй, где ж нам его взять? у нас только сто тысяч.
— Помилуй, душа моя, да ты не знаешь, что значат сто тысяч наличных в руках оборотливого человека. Ведь это то же, что храбрая стотысячная армия, которою можно не только разбить миллион войска, но покорить весь свет.
— Ah, cher,[64] как ты поэтизируешь!
— Нет, пожалуйста, о поэзии ни слова; ты знаешь, я не Люблю противоречий; да и вообще теперь уж поздно рассуждать о делах: утро вечера мудренее… Уф! напоили меня крымским шампанским разных сортов, из виноградных лоз нашего имения, — я пробовал, пробовал… пьфу! кисел виноград! покойной ночи, друг мой.
Искание квартиры продолжалось несколько дней; а между тем к Дмитрицкому с визитом являлись разные лица, которых он рекомендовал Саломее как помещиков Киевской губернии. Манеры их были не ловки, но смелы и бесцеремонны, польское наречие странно; Саломея смотрела на них, как на необразованных провинциалов, и, сохраняя свое достоинство большого света, обошлась очень сухо и не могла скрыть неудовольствия, что Дмитрицкий не пощадил ее от этого знакомства.
Повертевшись несколько на стульях и отпустив несколько комплиментов Саломее, вроде «барзо есэм сченсливы, цо мя-лэм хонор видзець такэ вельке дамэ!..»[65] — они все заключали прощанье с Дмитрицким словами: «террас юж время до косцёлу; до зобаченья пане, у пана грабе Черномского! так есть?»[66]
— Да, да, да, я надеюсь, — отвечал Дмитрицкий.
— Я не понимаю, как тебе вздумалось знакомить меня с этими уродами!
— Здесь уж такой тон, моя милая: простота и бесцеремонность. Тебе надо привыкать. Впрочем, это чудаки, деревенщина, но я тебя познакомлю с графом Черномским; в нем ты увидишь человека образованного.
— Сделай одолжение, избавь меня от всех знакомств; мне нужен ты и больше никого! n
«Пьфу, обуза какая!» — сказал Дмитрицкий про себя.
— Вместо того чтоб отвечать на мои ласки, ты молчишь, надулся… Это меня убивает.
— Да невозможно, милая! ты хочешь все по-своему.
— Что ж я хочу по-своему? То, что не желаю никаких знакомств?
— Я также имею отношения к людям; мне нельзя их разорвать. Взял да поехал в Крым, поселился на чистом воздухе, да и прав, этого нельзя: не орехами питаться, надо чем-нибудь жить.
— У нас есть средства: будто недостаточно ста тысяч, чтоб прожить век вдвоем счастливо и спокойно.
— Скажи, пожалуйста! сто тысяч! огромный капитал! В Крыму, где на первое обзаведение нужно вдвое. Я не могу жить по-татарски, под деревом, да и ты, я думаю, этого не захочешь.
