— Ах, боже мой, я тебя не узнала! — говорит Юлия Павловна, целуя девушку.
— Неужели, маменька, не узнали? свою Людмилу не узнали?
— Людмила! — с содроганием повторяет Юлия Павловна, — а где же Георгий?
— Он дома, я сейчас была у Любови Яковлевн.
— Вы виделись? — вскрикивает Юлия Павловна.
— Виделись.
— О, боже мой, что я сделала! зачем я дала клятву Любеньке утвердить нашу дружбу союзом Людмилы с Георгием!.. Нет, этого не может быть!..
— Как, маменька, вы сами желали…
— Нет, нет, нет! этого не может быть!
— Да почему же, маменька? Я умру, — сказала Людмила, залившись слезами.
— Лучше умри! Этого не может быть!
— Да почему же? маменька, душенька!
— Это тайна, страшная тайна!
И Юлия Павловна, всплеснув руками, бежит к Любови Яковлевне; Людмила бежит вслед за нею… Вот прибежали в дом. Любовь Яковлевна и Георгий бегут навстречу им. Георгий бросается в объятия Людмилы, а Любовь Яковлевна обнимает, целует без памяти Юлию Павловну.
— Пусти, пусти меня, а не согласна! этого не может быть! — кричит Юлия Павловна, вырываясь из объятий, но не в силах вырваться; Любовь Яковлевна оковала ее руками; а между тем Георгий целует, обнимает Людмилу.
— О, пусти, союз их не может состояться… Прочь, Георгий, от Людмилы!
— Как прочь! — говорит Любовь Яковлевна, — это почему, а клятва?
— Этого не может быть!
— Почему не может быть?
— Это страшная тайна! пусти меня! они уйдут! они уходят! Георгий! Георгий! Людмила — дочь твоя!.. Они ушли! О, я погибла!
Юлия Павловна вырвалась из объятий Любови Яковлевны, хочет бежать за Георгием и Людмилой; но ноги ей не служат, и она падает на колени перед матерью Георгия и умоляет догнать его, вырвать из объятий Людмилы.
— Догони, догони! — повторяет она, ползая на коленях пред нею, — я тебе все открою: твой Георгий — муж мой, Людмила — дочь его!..
— Матушка, барышня, что с тобой? — кричит Ивановна, вбегая в комнату Юлии Павловны и обхватив ее руками.
— О, пусти, я сама умру; только догони их, догони! — повторяет в бреду Юлия Павловна.
Ивановна плачет над ней.
— Говорила я, чтоб выпить липового цвету!.. Вот и горячка! Барышня! голубушка!
Юлия Павловна вздохнула, очнулась; холодный пот покатился по лицу ее, мутный взор ходит кругом.
— Что с тобой, барышня?… Вот, в озноб теперь кинуло!.. Юлия Павловна зарыдала.
Утолив безотчетное свое горе слезами, она поуспокоилась; и наконец, после долгой думы, взор ее просветлел.
«Какие пустяки забрала я себе в голову, — думала она, увлекаемая желанием по привычке отправиться к Любови Яковлевне, — право, сама не знаю, чего я испугалась; ну что за беда, что ребенок любит меня… я сама его так люблю, как своего родного сына… Я уверена, что ему надоела эта мадам Воже с своим французским языком… Только и разговоров что про грамматику! Не удивительно, что он стал бегать от этой грамматики; со мной все-таки о чем-нибудь можно поговорить. Молодому человеку необходимо рассеяние».
