Когда выставили на продажу черную доску моего брата, я едва сдержал себя, чтобы не крикнуть, что у него не имеют права ее забирать. Как и в день прихода судебного исполнителя, Шура постарался не присутствовать при катастрофе. Однако до этого мы часто спорили друг с другом о возможных последствиях ареста на имущество. Более оптимистичный, чем я, он считал, что продажа нашей мебели, какой бы прискорбной она ни была, ничем не повредит нашему будущему. По его мнению, нужно было даже порадоваться ей, так как она «вскроет абсцесс», «освободит папу от бремени» и позволит нам отплыть «налегке» в славное будущее. Я повторял про себя его смелые слова в то время, как торги неумолимо продолжались. Во время передышки между потоком цифр ко мне подошел папа и шепнул на ухо:
– Мне нужно что-то спросить у комиссара-оценщика. Но я не знаю, как обратиться… Ему нужно сказать «мэтр», как адвокату?
– Не знаю, – ответил я. – Да это не так и важно, папа!
– Нужен минимум вежливости, когда принимаешь!..
– Но ты не принимаешь, Аслан! – воскликнула мама, услышавшая его замечание. – Эти люди не наши приглашенные. Более того, грубые самозванцы, охраняемые законом.
Папа втянул голову в плечи. Уважавший порядок до самопожертвования, он готов был позволить скорее ограбить себя, чем нарушить установленный законом порядок страны, гостем которой стал случайно. Я хорошо понимал возмущение матери, равно как и покорность отца. Уже до окончания торгов грузчики начали уносить купленную торговцами мебель. Дом мало-помалу утрачивал свою душу. Рядом со мной носильщик разбирал маленький письменный стол. В ящике он обнаружил старый школьный дневник и протянул его мне:
– Это ваше?
Я покраснел:
– Да.
И жадно схватил его, несмотря на то что он был старым и совершенно мне не нужен. Скоро мы остались в наполовину пустых комнатах, среди холодных, безразличных, голых стен. Мы больше не были у себя дома, мы на время разместились у чужих людей. На полу лежали кучки пыли, обрывки веревок. Я открыл окно, чтобы выветрить запах пота, оставшийся после суеты торговцев. На авеню Сент-Фуа перед подъездом дома остановился грузовичок. Два молодца погрузили в кузов мамин ночной столик. Консьерж и его жена смотрели на них и оживленно разговаривали. Вдруг они подняли головы к нашему этажу. Я торопливо закрыл окно. Сидевший в прихожей на кухонном столе папа был похож на поверженного ударом боксера. Однако мгновение спустя он попытался улыбнуться.
