Вернувшись домой, я мысленно перебрал все возможные предположения, и только во время обеда заговорил с родителями о своем беспокойстве. Папа оторвался от еды и, посмотрев внимательно на меня, сказал:
– Я думал, что ты вскоре сам все узнаешь… У Воеводовых очень большие неприятности!.. Они не ответили по телефону, потому что отец Воеводов вынужден был бежать!
Я сначала подумал, что папа шутит.
– Как бежать? – пробормотал я. – Почему?
– Стоит ли удивляться, – вздохнул папа. – Это должно было произойти. Он попался на обмане. Его должна была арестовать полиция, он предпочел улизнуть…
– Где он?
– Думаю, прячется в Бельгии.
– Один?
– Нет. Со всей семьей. Какой скандал среди эмигрантов! Несчастные, которых он разорил, хотят собраться, чтобы подать на него в суд. Но по ту сторону границы – ему на них наплевать! Он выпутается в очередной раз, прибегнув к юридическим подлогам…
– А Никита?
– Он уехал с отцом, матерью, братом и невесткой… Все семейство там в полном составе! Они бежали ночью… Тайком. Они все бросили на улице Спонтини…
– Что значит «все»? – спросила мама.
– Все, что можно было! Мебель, посуду…
Пытаясь представить себе бегство Воеводовых, я подумал о библиотеке Никиты, потом вдруг на память, как это ни странно, пришли серебряные подставки для ножей, которыми я так восхищался за столом. «Сын сатрапа» вспомнился только в третью очередь. Может быть, Никита подумал увезти рукопись? Нужно было во что бы то ни стало получить назад оригинал. Для чего? Чтобы продолжить писать историю, в которую ни он, ни я больше не верили? Я был в отчаянии. Однако, о чем я больше жалел – о Никите или о сыне сатрапа? На всякий случай я спросил:
– Их адрес известен?
– Конечно нет! – ответил папа. – Они там инкогнито. Ну! Я за них не беспокоюсь! Георгий Воеводов – отпетый проныра! Он, конечно, переправил свои капиталы в надежное место до того, как его разоблачили. Он дурачил русских во Франции, найдет таких же в Бельгии. И Анатолий будет продавать свой пикет[10], незаконно названный шампанским, бельгийским простофилям вслед за тем, как успешно поил им французских простофиль. Спорю, через год или два вся эта замечательная компания комбинаторов будет вновь на плаву!
Я сердился на папу за то, что он радовался провалу Воеводовых. И в то же время понимал, почему он, кто потерял все и кому не в чем было себя упрекнуть, питал неприязнь к тем, кто все получил, не сделав ничего, кроме того, что только спекулировал на простодушии своих соотечественников. Ему – жертве политики, войны, революции, изгнания – малейшая удача вне России казалась оскорблением его честного прошлого. «Только бы мне не стать однажды таким, как он!» – говорил я себе.
