– Ну вот, видите, Люлик, не так плохо для начала…
Ее банальный комплимент обрадовал меня, и я рассердился на себя за это. Потанцевав со мной, она вернулась к Никите. На этот раз их движения под звуки музыки, исполняемой синкопами, показались мне менее смешными. Однако, смотря на друга, старавшегося очаровать свою невестку развязными, скользящими па, я поймал себя на том, что жалел о наших дружеских спорах вокруг «Сына сатрапа». Я почувствовал, как от чего-то очень дорогого вдруг потеплело на сердце – от воспоминания о «Сыне сатрапа»– может быть; а может быть, от дружбы с Никитой…
В гостиную, привлеченная звуками джаза, вошла г-жа Воеводова. Стоя рядом со мной, она смотрела, как танцевали ее сын и невестка, и, казалось, была очень довольна. Как будто бы, глядя на них, вспоминала о своей молодости. А когда они закончили, захлопала:
– Очень хорошо, очень хорошо, Никита, мой дорогой! Ты делаешь успехи! Так ведь, Лили?
Они, улыбаясь, пожали друг другу как актеры руки. Представление было закончено. Каждый должен был вернуться на свое место в доме. Однако во мне продолжало жить беспокойство, которое я не умел ни проанализировать, ни победить. У меня сдавило горло, как на похоронах моего школьного товарища, умершего в прошлом году от менингита. Когда мы поднялись в комнату, Никита предложил продолжить работу над «Сыном сатрапа». Я сказал, что уже очень поздно, что меня ждут родители, и ушел, не договорившись о встрече в следующее воскресенье.
VI. По указанному адресу не проживает
Так каждый год, мы дважды праздновали в кругу семьи Рождество: первый раз – 24 декабря, по французским обычаям, из простой эмигрантской вежливости; второй – 6 января, по-русски, согласно традициям предков. Так как у юлианского календаря тринадцать дней разницы с календарем григорианским. В тот второй вечер после богослужения семейный ужин показался мне божественным. Мама превзошла себя в приготовлении двух огромных кулебяк, одной – с капустой, другой – с рыбой, нежное тесто которых таяло во рту. Кроме водки, на столе стояла бутылка пенистого вина. Хотя мне, ввиду моего возраста, было запрещено прикасаться к спиртному, я попробовал оба напитка, сопровождавшие праздничное застолье.
Что касается водки, то вся семья Тарасовых должна хранить признательность этому благородному национальному напитку. Как забыть, что под Харьковом, где нас должен был ждать папа, наша маленькая группа, разместившаяся на двух телегах, нанятых у крестьян, была остановлена немецким патрулем, действовавшим в тылу у большевиков. Это произошло вскоре после подписания постыдного Брестского мира, подаренного Лениным и Троцким германской коалиции. Район, по которому мы передвигались, контролировался красными, белыми и поддерживаемыми Германией украинскими сепаратистами. В связи с начавшейся в этом отдаленном месте эпидемией испанки немецкие части взялись остановить ее распространение, установив карантин. Наше путешествие закончилось в завшивленном лагере, окруженном колючей проволокой и охраняемом часовыми. Там, на соломенных тюфяках, разбросанных прямо на земле, лежала сотня беженцев. Как и следовало ожидать, беженцы, которых испанский грипп не свалил в дороге, не могли не заразиться в этом гнилостном отстойнике. Удивительно, но в нашей группе заболели только женщины. Лежавших рядом друг с другом мать, сестру, м-ль Буало Гортензию, бабушку трясла лихорадка. Состояние мамы особенно волновало лагерного врача, прусского майора в униформе, корректного, холодного и надменного. У него не было лекарств, и он надеялся только с помощью диеты сбить температуру у своих пациентов. К счастью, санитар эльзасского происхождения, принудительно завербованный в германскую армию и говоривший немного по-французски, снабдил нас за деньги единственным известным в том случае лекарством от болезни – водкой кустарного производства. Мама, Ольга, бабушка, гувернантка должны были пить ее полными стаканами по несколько раз как микстуру. После десяти дней такого усиленного лечения они выздоровели.
