– На этот раз конец! – шепчет мама и крестит мне голову.
И в это мгновение появляется папа. Он ликует. Машет нам. Кричит:
– Идите, быстрее! Все уладилось!
– Как уладилось? – спрашивает мама сдавленным от волнения голосом.
– Мы едем, Лидия! Помнишь Максима Степаненко? Ну, конечно же! Я тебе о нем сто раз говорил. Это мой одноклассник – украинец, с которым я познакомился в гимназии, в Москве… Мы все время учились вместе… Отличный парень! Двадцать лет прошло!… Я даже не знал, кем он стал. И вот только что, когда пошел искать капитана в кают-кампанию – кого увидел? – Степаненко! Он капитан парохода… нашего парохода… Мы бросились друг другу в объятия! Я ему рассказал все. Он берет нас на судно, в свою каюту… Мы будем там, как селедки в бочке. Но лучше уж быть несчастной живой селедкой, чем великолепным мертвым осетром!.. Быстрее! У нас времени осталось только на то, чтобы погрузиться!
Я помню, с какой радостью мы бросились к пароходу, как всемером ютились между кушеткой и умывальником в каюте капитана, прогорклый запах которой слышу и сейчас. Заведенные машины начинают сотрясать пароход. Мама вздыхает, когда он отчаливает от берега:
– Бог смилостивился над нами. В это никто не захочет поверить!
Именно эти слова я едва не сказал, чтобы убедить Никиту не вводить в «Сына сатрапа» малоправдоподобный эпизод! Однако я не посмел рассказать ему о чуде появления Степаненко на нашем пути. Для него это был бы еще один довод в пользу того, что все средства тем более хороши, когда речь идет только о том, чтобы удивить читателя. Напротив, мне казалось, что из уважения к чрезвычайным событиям, которые мы пережили с родителями в Царицыне, я не должен был поддержать чрезмерное воображение моего друга. Я ограничился тем, что сказал, желая умерить его пыл:
– Нужно найти кого-нибудь другого, а не старую няню, чтобы рассказать Чассу о его родстве с Улитой.
Он радостно подпрыгнул оттого, что все устроилось полюбовно:
– Тебя больше устроит, если вместо няни будет колдунья?
– Няня, колдунья, все это как-то…
– Ну нет! Этой колдунье будет разрешено входить во дворец, она расскажет приятную новость сатрапу, она будет знать все и обо всех…
Он был неисправим в упрямстве настаивать на своем. Устав бороться с ним во имя правдоподобия, я недовольно сказал:
– Как хочешь… Впрочем, этот «потрясающий случай» не хуже других. Попробуем заставить его проглотить вместе со всем остальным…
В тот день мы работали меньше обычного, ограничившись тем, что переписали черновик, сделанный на предыдущей неделе. Мы обдумывали каждую фразу, обсуждая слова; потом я старательно записывал ее на одном из листков, которые дала нам г-жа Воеводина. Эта секретарская работа сглаживала мою досаду. Я спрашивал себя – почему Никита никогда не рассказывал о происшествиях, которые случились с ним во время бегства из России, тогда как мне самому мои собственные странствования вспоминались часто. Когда я задал ему этот вопрос, он небрежно ответил:
