прежде, чем поймем, что игра не стоит свеч!
Не договариваясь, Никита и я, охваченные неожиданным соперничеством, устроились бок о бок за его рабочим столом, чтобы помочь сделать первые шаги «Сыну сатрапа». Однако он не хотел держаться на ногах. Сравнивая наши задумки, мы обнаруживали, что предложения не выстраивались в рассказ, а эпизоды следовали друг за другом, не подчиняясь логике. Скорее всего, не так пишут книгу «профессионалы». Не переоценили ли мы свои силы? Никита так не думал.
– Нужна писательская сноровка, – сказал он. – Главное, не отчаиваться из-за первой неудачи. Похоже, что настоящие писатели работают месяцами, прежде чем поймут, как придать вкус своей стряпне. Ну вот, видишь, что нам остается теперь делать? Корпеть и корпеть! Ты переделаешь дома то, что мы здесь «родили», а я тем временем придумаю продолжение…
Я ушел от Никиты, пообещав ему перечитать наше начало с пером в руках и принести ему в следующее воскресенье выправленную копию. Чтобы ободрить меня, он сказал на прощание:
– Не сомневайся! Верю, что мы ухватились за верную ниточку.
Мне тоже хотелось бы в это верить.
Я вернулся домой задолго до ужина. Все домашние занимались своими делами. Александр, закрывшись в нашей комнате, сражался с цифрами и алгебраическими упражнениями; Ольга задерживалась на репетиции своей маленькой балетной труппы и должна была вернуться поздно вечером; мама чинила в столовой под люстрой носки. Сидевший рядом с ней папа разложил на столе кучу русских бумаг. Несмотря на ряд неудач, он еще надеялся – при условии маловероятного изменения строя – вернуться в Москву и получить назад свое состояние. Акты былых продаж, устаревшие контракты, просроченные признания долгов, аннулированные банковские счета, никому не нужные отчеты совещаний администрации – все эти документы, которые от тщательно, жадно просматривал, поддерживали в нем надежду, помогавшую выживать.
После десяти проигранных в Европе и США процессов, благодаря которым он рассчитывал вернуть те немногие деньги, которые прямо перед бегством из России попытался надежно вложить, он утешал себя, как мог, перебирая в сотый раз мертвый архив. Перечитывая эти бумаги, которые потеряли всякую цену, он будто бы на несколько часов брал верный реванш. Это была его собственная игра в «Сына сатрапа». Он казался мне смешным от того, что упрямо ворошил стопку ненужных листков, и в то же время мне хотелось обнять его, попросить у него прощения за то, что я был молод и не страдал так, как он, потеряв родину.
