К несчастью, Мария Федоровна выходила эту позднюю беременность не так хорошо, как предыдущие. Для большей уверенности на роды вызвали акушера из Берлина. С первых схваток роженицы он выказывал обеспокоенность течением родов. После появления на свет 28 января 1798 года четвертого сына, Михаила, она еще некоторое время испытывала весьма мучительные боли. Послеродовые осложнения вызывали опасения. Собравшиеся на консилиум придворные лекари пришли к единодушному мнению, что Мария Федоровна рисковала своей жизнью во время последних родов, что впредь ей противопоказано зачатие и что в целях ее безопасности императрице рекомендуется воздержаться от выполнения своих супружеских обязанностей. Павел был весьма разочарован таким вердиктом, а царица, несмотря на свое целомудренное воспитание, восприняла это решение как Божье наказание. Единственный человек, который, заверяя императрицу в своей великой дружбе, скрыто радовался этому обстоятельству, была Екатерина Нелидова: ее соперница выходила из борьбы. Однако ловкий фактотум Кутайсов нашел им обеим замену. У него имелся на этот случай целый список. И во главе его стояла юная Анна Лопухина.
VIII. Подозрительность, непоследовательность и деспотизм
Главе государства необходимо, чтобы в своем авторитаризме он проявлял последовательность и твердость, что не давало бы советчикам возможности вмешиваться по всякому поводу во все его дела. Однако вспышки гнева и резкая перемена взглядов у Павла проявлялись так часто и так неоправданно, что это вынуждало его близких все более и более обсуждать его решения. Нередко в ходе рассмотрения общественных дел императрица и ее конфидентка Екатерина Нелидова, естественно, вызывались выступать в роли вдохновительниц государя. Обе они имели твердые монархические убеждения. Адом для обеих представлялась Республика, Франция ассоциировалась с полыхающим костром, а всемогущество королей или наследных императоров, как, например, в России, казалось раем. Это упрощенное видение отражало прежде всего то представление о монархической власти, которое царь воплощал в себе на протяжении последнего ряда лет. Конечно, недавние победы Бонапарта, как казалось Павлу, заслуживали того, чтобы проявить к ним пристальное внимание. И Павел, по существу, был не против пересмотреть свои суждения о нем. И то обоснованное и необоснованное преувеличение, которое допускали две близкие ему женщины в своей критике Парижа, начинало его немного раздражать. Силясь хулить Францию, они в то же время неизменно завершали свою критику тем, что воздавали ей свое восхищение. Во всяком случае, для того чтобы окончательно разобраться в своих мыслях, Павел предпочитал выслушать своего дорогого Кутайсова. Несмотря на не совсем ясное прошлое его слуги и брадобрея, этот человек казался ему обладающим здравым представлением как о политической жизни, так и о семейной жизни. Во время их многочисленных бесед за закрытыми дверями Кутайсов не упускал случая, чтобы ненароком не задеть этих двух советчиц, которым пока царь поверял свое сердце. Павел позволял ему высказывания, касающиеся личной жизни, в частности о том, что царю в его возрасте и положении позволительно претендовать на более привлекательное общество, чем супруга, ставшая полубольной в результате многочисленных (в общей сложности десяти) беременностей, или же «нудная» Екатерина Нелидова, которой место в монастыре, а не во дворце. Время от времени он разжигал иллюзии царя и в отношении Анны Лопухиной. Это, конечно, еще ребенок, но уже в том возрасте, когда может сделать человека счастливым, если он этим воспользуется. Соблазненный этой возможностью, Павел, правда, не отвечал ни да ни нет, но в своих мыслях все чаще возвращался к воспоминаниям об этой молодой девушке.
