— Зина, ты зря тратишь время. Среди знакомых ты отца для ребенка не найдешь. Здесь же миллион всяческих ограничений! Вдруг жена узнает? Или, может быть, ты сейчас алиментов не хочешь, а потом… мало ли что…
— Да я никогда! — вспыхнула целомудренная Вера Николаевна.
— Ты зря не кипятись, — арфистка элегантно стряхнула пепел с «Примы», которую курила через двадцатипятисантиметровый антикварный мундштук. — Бери лучше путевку и поезжай в дом отдыха.
— Какой дом отдыха? — целомудренные глаза мадам Савиной полезли вверх. — Сейчас же ноябрь месяц! Я что, должна буду целыми днями в номере сидеть?
— Во-первых, ноябрь идеально подходит.
Народу не будет, тебе конкуренции меньше, по принципу «на безрыбье»… ну да ладно.
Во-вторых, ты должна будешь в номере не сидеть, а лежать. В-третьих, обязательно не одна.
— Что?!
Но, увы! В наш испорченный век даже на курорте никто не отважился осквернить такое закаленное целомудрие. Мужчины склоняли головы, терли переносицы, кряхтели, рассыпались в пространных объяснениях, но все как один в итоге отказывались категорически.
Вернулась мадам Савина такой же невинной, как и уезжала. Кроме того, у арфистки кроме длинных рук был еще и очень длинный язык. Месяца полтора Вера Николаевна сносила смешки за своей спиной и сальные шутки в курилке, а затем ушла из оркестра «по собственному желанию», в ДМШ № 5 им. Н. П. Римского-Корсакова, но как мы уже знаем, это учреждение оказалось кузницей разврата.
* * *
— Как? Я спрашиваю, как в таких условиях можно заниматься морально-нравственным воспитанием?! — стучала она кулаком по огромному, полированному столу начальника комитета по образованию. — Как можно прививать подрастающему поколению понятия о приличиях, когда все считавшееся неприличным всего двадцать лет назад, сегодня норма?!
Начальник комитата утирал пот со лба, разводил руками и пожимал плечами. Полчаса назад эта женщина в коричневом костюме фасона догороховских времен и огромных очках в роговой оправе, ворвалась в его кабинет, потрясая кипой нот, начав яростно критиковать современную эстетику одежды. На вид ей было лет сорок, сорок пять. Тонкие, плотно сжатые, красные губы в нитку; блеклые веснушки вокруг острого носа: выступающие скулы; пронзительные серые глаза; огненно-рыжие волосы заплетены в толстую косу, аккуратно уложенную вокруг головы; точеная фигура…
«Пожалуй, если с нее убрать весь старомодный хлам, весьма эффектная получилась бы женщина», — неожиданно для самого себя подумал начальник и тут же сам себя одернул. — «Хотя, нет, пожалуй… Не дай Бог с такой мегерой оказаться где-нибудь… наедине…».
