Запыхавшаяся, с колотящимся сердцем вбежала Дина на территорию лагеря. Конечно, она опоздала. Все давным-давно пообедали, пошли на тихий час, ее надпись уже увидели, и сейчас в лагере паника.
Однако Сева-вожатый, вроде бы и не собираясь снаряжать погоню, сидел на скамейке у спальни, то ли вырезая что-то перочинным ножом, то ли просто строгая чурку.
- В медпункте была? - спросил он, подняв голову.
Дина кивнула.
На цыпочках она вошла в тихонько посапывавшую спальню - свежий воздух действовал лучше всякого снотворного - и пробралась к подоконнику. Надпись была на месте, просто ее никто не заметил. Дина послюнила палец и размазала надпись.
На следующий день показывали кино. Он - теперь у него не было имени, - вдруг подсел к Дине. Она посмотрела на него, как на пустое место, а он, похоже, принял это за какой-то знак примирения и обрадованно забормотал о своем осточертевшем братце.
- Знаешь, вчера получил письмо от Тарасика, ну, не сам он писал, конечно, а бабка, он только палец приложил, намочил в чернилах и шмякнул печать. Такие там хохмочки, слушай! Бабка поит его парным молоком. "Пей, говорит, - это молочко просто от коровки". А Тарасик: "Бабушка, а от какого зверя кислое молоко?" От какого зверя!
Дина неопределенно кивнула.
- А однажды утром бабка говорит: "Сегодня мне приснился твой братик!" Я, значит. А Тарасик: "Ой, бабуся, как жалко, что я не лег к тебе в кровать, тогда бы и мне он приснился!"
Было похоже на то, как она когда-то подсела к нему и стала рассказывать про Лёку, - но нет, все было иначе.
Погас свет, пошло начало журнала, он наклонился к ее уху и прошептал:
- Не сердись.
- Я не сержусь, - сказала она чужим голосом.
- Правда не сердишься?
- Правда.
Назавтра они продолжили репетировать "Отелло". Конечно, все уже было не так, раз даже Света Савельева сказала:
- Лады, старуха! Будут тебе "звуки животных" на костре. Молодец, что уже не лижешься с Маратиком!
- А когда я с ним лизалась? - хмуро поинтересовалась Дина.
- Извините, если что не так, - тотчас слиняла Света. - Я ведь в переносном смысле.
Отчего-то даже такая задира, как Света, не захотела с ней связываться. Вроде бы на ней висела табличка, словно на трансформаторной будке: "Не трогай! Убьет!"
Один лишь Марат этого не видел. Или не хотел видеть. Она репетировала, разговаривала с ним, даже смеялась его шуткам, а в голове гвоздем засела одна-единственная мысль: "Как?! Ну как ему отомстить?!"
- Почему ты ни разу не спросила... ну, чего ради мне взбрело в голову с этой сценой из спектакля?
