В Вилле-Котре Александр первым делом объявил населению, собравшемуся встретить «парижского посланника», об установлении республики. В тот же вечер, ужиная у бывшего старшего клерка Пайе, он рассказал собравшимся за столом друзьям о невероятных событиях, которыми были наполнены «три славных дня». Однако стоило ему заговорить о намерении «обобрать» Суассон, они принялись его отговаривать, поскольку город надежно охранялся роялистским гарнизоном.
Александр, небрежно махнув рукой, отмел эти возражения.
31 июля он прибыл в Суассон, переговорил с некоторыми либералами, которых ему порекомендовали, и отправился к коменданту гарнизона, шевалье де Линьеру. Предъявив не скрепленный никакими печатями документ, он потребовал выдать двести фунтов пороха, хранившихся в городе. Комендант что-то заподозрил и отказался повиноваться указаниям документа, выглядевшего поддельным. Александр, готовый на все, выхватил пистолет и пригрозил застрелить строптивого офицера. В эту минуту дверь распахнулась, и перепуганная госпожа де Линьер бросилась к мужу с криком: «Уступи, уступи ему, друг мой! Это второе негритянское восстание!» Несчастная вспомнила своих родителей, когда-то убитых туземцами на Сан-Доминго. Женщина с ужасом смотрела на высокого тощего парня со смуглым лицом и курчавыми волосами, говорившего с легким креольским акцентом: перед ней кошмарным видением встало все ее колониальное прошлое. Распростершись перед мужем, она ломала руки и молила. Александр, чтобы заставить коменданта решиться, послал за несколькими офицерами гарнизона, готовыми перейти на сторону республики. Линьеру пришлось сдаться. После вялого сопротивления, оказанного мэром города, двери склада были взломаны, порох погружен в повозки, и обоз в сопровождении всех местных пожарных тронулся к Вилле-Котре. Хмельной от усталости и гордости, Александр уснул в своем кабриолете, украшенном флагом возрождающейся Франции.
Первого августа 1830 года, около девяти утра, он прибыл в Париж. Лафайет встретил его в ратуше с распростертыми объятиями. Получив свою порцию дружеских поцелуев и поздравлений, Дюма поспешил принять ванну в школе плавания Делиньи: он ведь не мылся три дня! А как только привел себя в порядок, причесался и надушился, то первым делом отправился с визитом к герцогу Орлеанскому, которого уже называли будущим королем Луи-Филиппом и который при виде его воскликнул: «Господин Дюма, только что вы создали лучшую свою драму!» Александр поблагодарил за комплимент, но в глубине души испытал некоторое разочарование: похоже, ему напомнили о том, что, несмотря на все свои подвиги, он остается всего лишь драматургом? Он-то предпочел бы, чтобы ему пообещали портфель в новом правительстве… Пока этого не произошло, он принялся сочинять победное послание к Мелани, которая по-прежнему была в Ла Жарри вместе с мадам Вильнав. «Все закончилось. Как я тебе много раз предсказывал, наша революция продлилась всего-навсего три дня. Я имел счастье принять в ней достаточно активное участие, чтобы это заметили Лафайет и герцог Орлеанский. […] Сама понимаешь, как трудно мне сейчас покинуть Париж. Тем не менее мне так хочется тебя увидеть, что приеду, наверное, с первой же почтовой каретой, как только смогу – пусть на минуту, только ради того, чтобы сжать тебя в объятиях. В моем положении многое должно измениться. […] Думаю, ты на многое можешь рассчитывать для своего Алекса».
