– И все-таки это окончательно.
Она пристально уставилась на меня. У нее была манера, от которой впору было прийти в отчаяние: уставиться на вас и долго смотреть в упор, словно гипнотизируя – она считала это минутой истины. Я пожала плечами и отвела глаза, это ей не понравилось, и вся ее злоба вернулась к ней.
– Поймите меня правильно, Жозе. Я всегда была против этого брака. Алан слишком раним, а вы слишком независимы, и он от этого страдает. Если я и вызвала вас, то единственно потому, что Алан настойчиво просил меня об этом, и еще потому, что я нашла в его комнате двадцать писем, адресованных вам, но не отправленных.
– Что он писал?
Она попалась в ловушку.
– Он писал, что никогда не сможет…
Она спохватилась, поняв, что так глупо созналась в своей нескромности, и не будь она так накрашена, я бы, наверно, увидела, что она покраснела.
– Да, – прошептала она, – я прочла эти письма. Я сходила с ума, вскрыть их – был мой долг. Кстати, из них я узнала о существовании некоего мсье А. Крама.
Она вновь обрела все свое высокомерие. Одному богу известно, что мог написать Алан насчет Юлиуса. Я почувствовала, как во мне поднимается гнев, преодолевая мою подавленность. Лицо Алана на больничной койке, беспомощного, с потухшими глазами, стало менее отчетливым. И речи быть не может, чтобы я хоть на день осталась рядом с этой женщиной, которая так меня ненавидит. Этого мне не вынести. С другой стороны, я обещала Алану завтра прийти, я ему действительно обещала.
– Кстати, о Юлиусе А. Краме, – сказала я, – он весьма любезно предложил мне остановиться в отеле «Питер», где у него забронирован люкс. Так что я больше не буду вас стеснять.
Услышав эту новость, она сделала приветственный жест и слегка улыбнулась, что должно было означать: «Браво, дорогая, вы неплохо устроились».
– Вы нисколько меня не стесняете, – возразила она, – но, думаю, в отеле «Питер» вам гораздо веселее, чем у свекрови. Я не зря говорила о вашей независимости.
На ней была черная с голубым шляпа, что-то вроде берета, украшенного райскими птичками, и мне вдруг захотелось натянуть ей его до самого подбородка, как иногда показывают в кинокомедиях, и так оставить ее, вопящую и ничего не видящую, посреди чайного салона. Иногда в минуты гнева меня вдруг начинает разбирать нелепый, неудержимый смех, и тогда я способна на все. Это был сигнал тревоги. Я поспешно встала и схватила пальто.
– Завтра я приду проведать Алана, – сказала я, – как мы договорились. Я пришлю к вам кого-нибудь от «Питера» за моим чемоданом. В любом случае парижский адвокат свяжется с вами по поводу бракоразводного процесса. Мне очень жаль покидать вас так быстро, – добавила я, следуя рефлексу вежливости, возникшему откуда-то из детства, – но я должна, пока еще не поздно, позвонить в Париж, друзьям и на работу.
