– Да, я знаю, что ты не думал, – сказала Беатрис. – Но в таком случае не читай мне мораль по поводу того, что я не интересуюсь делами других. Что касается Жолье, я хочу, чтобы завтра ему было весело со мной, и не думаю, что присутствие некоего молодого человека с опрокинутым лицом мне в этом поможет.
– Но почему у меня будет опрокинутое лицо? – спросил Эдуар.
Почва ушла у него из-под ног. Свет перевернулся, и эта женщина, жестокая и презирающая, темные глаза которой смотрели на него с какой-то каменной враждебностью, совсем не была похожа на ту нежную и мягкую, которая десять минут назад гладила его по голове и говорила с ним о его работе.
– Да, у тебя будет опрокинутое лицо, потому что ты будешь сидеть и думать, что пять лет назад я бросила тебя из-за него; ты будешь предаваться печальным воспоминаниям и жалеть себя изо всех сил. Я все думаю, зачем ты делаешь это через пять-то лет? Ты думаешь только о прошлом. У меня прошлое вызывает скуку. Я едва помню, какой ты тогда был. Помню только, что ты был, кажется, более худощавым и менее искусным в постели. Когда ты говоришь о нашей прежней любви, у меня всегда такое ощущение, что речь идет о ком-то другом. Ты был случайным эпизодом для меня, Эдуар, запомни это – случайным.
– Я это знал, – сказал Эдуар. – И теперь знаю. Я всегда только случайность. Это единственно возможная для меня роль, ведь так?
Беатрис улыбнулась:
– У меня и бывают только случайности – более или менее долгие. Но, что бы ты ни думал, Эдуар, их продолжительность не всегда зависит от меня.
– Тебе скучно со мной, ведь правда?
В голосе Эдуара слышалось нечто вроде ужаса; как он может задавать такие прямые и такие опасные вопросы? Он обещал себе, что будет просто жить рядом с Беатрис, приучая ее к себе и не выясняя отношений, наоборот, делая так, чтобы все казалось ей неизбежным и естественным. А что, если Беатрис ответит ему: «Да, мне скучно с тобой»? Что ему тогда делать? Уйти и не жить, а едва теплиться вдали от нее, не умирая, умирать? Ведь он знал, что она способна твердо сказать «да», способна отречься от него, отбросить два последних месяца, все ночи любви, крики и стоны, способна забыть его раз и навсегда.
– Если б мне было скучно с тобой, я бы с тобой рассталась, – сказала Беатрис. – Я нахожу, что ты несколько нервозен, но уж никак не скучен.
Она засмеялась, и от напряжения не осталось и следа.
– Сегодня вечером очень хороший вестерн по телевизору, – сказала она. – Должно быть, уже идет. Приведи в порядок свои бумаги и больше не рви их. Я не собираюсь проводить свою жизнь за их склеиванием. Я вообще терпеть не могу что-то склеивать.
