– Мы пришли сказать тебе, Настя…
Она говорила резко и громко, без запинок, видимо, первая часть речи была много раз отрепетирована и согласована дома, за кухонным столом.
– Сказать тебе, чтобы ты оставила Максима в покое. Он тебе не пара. У него другие интересы, ему нужно учиться, год он из-за тебя уже проворонил, болтается как не пойми что… И вообще…
Настя смотрела на путаный узор ковра, который вдруг начал ассоциироваться у нее с мыслительным процессом этой бедной Татьяны Ивановны. Перед ней сидела женщина лет пятидесяти, с убогой косметикой на лице, в небогатой одежке. Макс говорил, что квартирка у них нищенская и давно нуждается в ремонте и телевизора нет приличного, а у Макса денег не берут, принципиальные, понимаешь… Да он им и предлагать перестал. Пугаются они, когда видят у сына такие деньги. Тысячу долларов как-то засекли, так разговоров было… В конце концов он поклялся, что взял в долг у приятеля, и трижды поклялся, что завтра же отдаст…
Запутались они совсем в этих своих «можно-нельзя», ничего уже не понимают про то, что вокруг них творится, а все по инерции продолжают жизни учить… Какой жизни? Их жизнь ушла в такое далекое прошлое, что и не видно даже, одни сказания остались, былины и байки… Другая жизнь совсем идет, непонятная, страшная, и они ее не видят, живут по-старому, а невозможно уже по-старому, не выходит…
– Чем вы тут занимаетесь, хотела бы я знать? – продолжала Татьяна Ивановна. – Откуда у вас деньжищи такие? Неужели не понимаешь, что это все кончится… кончится… – она не нашлась, что сказать напоследок, уточнить, чем же все «это» все-таки кончится.
– Что – это? – спросила Настя.
– Да то, что ты с бандитами связалась! Тебе нравится, ты с ними и болтайся, а Максима нашего оставь, пожалуйста, в покое!
– А я его и не держу, – улыбнулась Настя. – Он взрослый человек. И почему вы ко мне с этим…
– Взрослый?! Да какой он… Какие вы взрослые?! Ни жизни не знаете, ничего… Обломает вас жизнь еще тысячу раз, вы еще… Сидит тут, пи́салка: «Я – взрослая!..»
Татьяна Ивановна сорвалась, начала кричать, с непонятной злостью вскочила с дивана, заходила по комнате, рассматривая тренажеры, картинки на стенах… Картинки, между прочим, Настя покупала на вернисажах за такие деньги, которых Татьяне Ивановне, наверное, хватило бы лет на десять спокойной растительной жизни… Настя, покупая эти картинки, доставляла себе как бы двойное удовольствие – и самой приятно красивую вещь в доме иметь, и нищие питерские художники свою долю малую получат, будет на что портвейну с друзьями выпить…
