Анекдоты. С. 241, 254, 151, 250).
Монарх в России больше чем монарх. Он есть образ Божий на земли, ее культурный герой и апостол. Его исторический долг перед Провидением – регулярное обустройство вверенного ему государства. Примерно так можно выразить логику императора Павла Первого. Но то была не его личная, житейская логика – то была логика его державного сана.
Несправедливо возлагать на него одного вину за «притеснения», «страх», «террор». У Павла были многие исторические ориентиры, первый в их ряду его прадед – Петр. Не ему ли, не Петру ли Великому мы обязаны тем, что любая реформа превращается у нас в национальную катастрофу, а перемена власти – в стихийное бедствие? что цветущее состояние государства предполагает ограбление его обитателей и войну за установление справедливых границ? что единственным нерушимым законом у нас считается слово и дело государево? – Правнук шел по проторенному пути.
Он не мог начинать свое царствие иначе, кроме как с актов пробуждения страны от застоя и разврата. Он обрушился строгими карами на леность, нерадение и казнокрадство. Он установил стройную дисциплину в военной и статской службе. Он потребовал от государственных чиновников безукоснительного решения всех поступающих дел. – К началу девятнадцатого столетия возрожденная Россия должна была принять строгий, стройный вид Петропавловской державы – империи Петра, достроенной Павлом.
И что же? – Так точно! – отвечали подданные своему императору, чтобы не вступать в бесполезные пререкания и не навлекать на себя пущий гнев. Красть стали осторожнее и остроумнее. Стоя во фрунте, чертили в уме карикатуры на императора. Дела стали решать с немыслимой быстротой и еще менее мыслимым идиотизмом. – Люди остаются людьми. Екатерина знала это и, распределяя исторические цели между фаворитами и избранными вельможами, закрывала глаза на их шалости. Она понимала: иметь власть и не пользоваться ею для себя – невмоготу. И она поставила за правило: если кто лично предан ей и если порученная ему часть государственной машины не крошится в мелкие брызги, – пусть разбойничает потихоньку: страна большая, всю не растащат. А между тем такому человеку можно и что-нибудь историческое поручить.
Император же Павел требовал от подданных жить только для истории.
Он искал справедливости, а зла не хотел. Он знал, что делать: однажды расписать доходы и расходы государства и установить единый бюджет; указать раз и навсегда правила поведения в публичных местах; дать служащим устав с пунктуальным распределением их действий. «Законы у нас есть, новых не надобно», – писал он еще в 1788 году. И, едва пришел к власти, повелел: «Собрать в Уложенной комиссии и во всех архивах изданные дотоле узаконения и составить из них три книги законов Российской империи: уголовных, гражданских и казенных дел» (
