Холл на верхнем этаже был залит лунным светом, но еще более мощный поток света лился из открытой двери ближней комнаты. Я вспомнил, что там живет мистер, кажется, Ферман, и тут же увидел его: в кресле, поставив ноги на скамеечку, сидел пожилой седовласый джентльмен и сосал пенковую трубку в форме лошадиной головы. Я нарочно споткнулся. Он тут же прокашлялся и, тяжело ступая, подошел к двери.
— Все в порядке?
— Да, спасибо… Чуть-чуть подвернул лодыжку.
Некоторое время мы, словно встретившиеся на дороге путники, изучали друг друга. Он явно страдал от одиночества.
— Очень плохо, — сказал он наконец и с некоторой враждебностью посмотрел на ковер. Судя по всему, его волновали только неприятности, грозящие миссис Понтевеччио. — Кажется, ковер не виноват.
— Это не из-за ковра. Просто я слегка перебрал.
— О! — мистер Ферман выглядел солидным пожилым человеком, высоким и не толстым. — Иногда спотыкаешься только потому, что недопил…
Так я оказался в его комнате. У него нашлась пинта бурбона, и мы в течение часа проверяли его идею насчет недопития. Поначалу он утверждал, что открыл дверь исключительно с целью проветрить комнату от табачного дыма, но потом признался, что надеялся на появление возможного гостя.
Он был инженером-железнодорожником и двенадцать лет назад ушел на пенсию, частично по возрасту, частично из-за того, что дизели стали сдавать позиции, а он оказался уже слишком стар для технических новинок. Его жена умерла шесть лет назад, а единственная дочь была замужем и жила в Колорадо. В былые времена работа гоняла его по всем Штатам, и он с удовольствием вспоминал свои «Странствия по стальным магистралям», но теперь его домом стал Латимер, и он вряд ли когда-нибудь покинет этот город.
Я не пытался повернуть разговор на сына домовладелицы. Старик вспомнил о нем сам. Джейкоб Ферман жил в этом доме с тех пор, как умерла жена, и я понял, что Понтевеччио стали для него второй семьей. Их проблемы были и его проблемами, и, возможно, он даже знал, что странности Анжело наложили отпечаток и на него самого.
Он познакомился с Анжело, когда тому было шесть лет. Мальчуган с огромными глазами, малоразговорчивый, но впечатлительный и наблюдательный, Анжело был подвержен приступам гнева, вызванным, как полагал Ферман, разочарованиями, которые вряд ли бы так сильно расстраивали обычного ребенка. Теперь, глядя в прошлое, Ферман даже испытывал определенную гордость за эти вспышки гнева. Анжело никогда не был непослушным ребенком, сказал он. Мальчик воспринимал наказание спокойно и редко допускал тот же проступок, но отказ купить ему игрушку, попытки уложить спать или пропажа обломка ножовки могли вызвать у него настоящий взрыв негодования.
