В тот период самое большое несчастье для меня было не в том, что у нас все еще нет детей, не в том, что Ипек противится предписаниям ислама, и не в том, что мои прежние лево-и светски настроенные друзья презирали меня за то, что я стал набожным. Они не обращали на меня особенного внимания, потому что было достаточно случаев воодушевленного обращения людей к исламу. Больше всего меня потрясло то, что не были изданы эти стихи, отправленные в Стамбул. Я не мог дождаться выхода очередного номера, который появлялся в начале каждого месяца, и, успокаивая себя, всякий раз думал, что в конце концов хоть одно мое стихотворение в этом месяце будет опубликовано. Реалистичность в моих стихах можно было сравнить только с реалистичностью западной поэзии. А это в Турции, как я думал, может сделать только один Фахир.
Глубина моего гнева от несправедливости, которой я подвергся, начала отравлять счастье, которое давал мне ислам. Теперь, совершая намаз в мечети, куда я начал ходить, я думал о Фахире; и опять был несчастлив. Однажды вечером я решил рассказать о своем горе шейху, но он не понял, что такое модернистские стихи, кто такой Рене Шар, что за понятие "предложение, разбитое посередине", кто такие Малларме и Жубер и что такое "пауза пустой строки".
Это поколебало мое доверие к шейху. Долгое время он не делал ничего, кроме того что повторял мне: "Держи сердце чистым", "С помощью любви Аллаха, дай бог, ты выйдешь из этого ущелья" и еще несколько подобных фраз. Я не хочу искажать истину, он не был обычным человеком; он был человеком с ограниченными знаниями. Внутри меня опять начал шевелиться дьявол атеизма, который был наполовину рационалистом, наполовину прагматиком. Такие люди, как я, находят покой только в спорах с себе подобными по какому-нибудь вопросу на партийном собрании. Так я понял, что приход в партию даст мне более глубокую и значительную духовную жизнь, чем обитель. Партийный опыт, полученный мною в марксистские годы, очень помог моему делу в партии, которая придает важное значение религии и духовности.
— Например? — спросил Ка.
Отключили электричество. Наступила долгая пауза.
— Отключили электричество, — проговорил Мухтар загадочным голосом.
Ка не ответил ему и сидел, не шевелясь, в темноте.
7
Политические исламисты — так нас называют сторонники светского общества и западного образа жизни
В отделении партии, в Управлении безопасности и снова на улице
В том, что они сидели в темноте, молча, было нечто тревожащее, но Ка предпочитал эту взволнованность неискреннему разговору двух старых приятелей при свете. Единственное, что сейчас связывало его с Мухтаром, была Ипек, и Ка и хотел поговорить о ней, и боялся дать понять, что влюблен в нее. Боялся он еще и того, что Мухтар начнет рассказывать о чем-то другом, и что он станет считать его еще большим глупцом, чем сейчас, боялся, что его восхищение, которое он хотел чувствовать по отношению к Ипек, пострадает от того, что она была многие годы замужем за таким человеком.
