Они же истязали меня с таким бешенством, словно я в одну ночь убил всех их детей, жён и матерей – и попался им в руки. С ненавистью, жадностью и со злорадством набрасывались они на меня, и всякий из них старался причинить мне боль: один руки вывёртывал, другой ударял сапогом, как бьёт жестокий человек лошадь, третий бил кулаком… Поднимали и били об пол так, что у меня все внутренности обрывались, и кровь хлестала изо рта и носа… И всё сопровождалось страшным извержением кощунственных, похабных, богохульных слов и угроз. Со злобным ехидством называли меня «пророком», «апостолом», матерились, насмехались над моей верой в Бога; говорили, что теперь уж мне не уйти из их рук. Кричали, что не дадут мне есть до тех пор, пока им не передаст корм «твой буржуазный Бог». А один всё говорил, что тогда даст мне кушать, когда я признаю Ленина богом и помолюсь ему. Но уши мои плохо слышали слова их, от избиений я почти оглох. Глаза мои были залиты кровью, когда я лежал на полу, и она текла из носа и рта, и я плохо видел, На ногах держаться я уже не мог. Меня удерживали двое палачей, пока третий издевался, но боли я не чувствовал. Только внутри как будто что-то обрывалось и оседало. Тело моё оцепенело, и хотя бы на куски меня разрывали, мне было всё равно… Потом уж не помню, как меня вели куда-то, но, чуял, открыли в темноте дверь; пахнуло сырым, холодным воздухом погреба, и меня толкнули туда, как в бездну. И всё было смутно, как во сне.
Меня ударили каблуком или прикладом винтовки в поясницу так сильно, что я полетел кувырком и уткнулся прямо в колючую проволоку. Руки были простёрты, поэтому они и лицо пострадали больше всего. С трудом выпутался я из проволоки. У самой двери в этой тёмной яме нащупал клочок каменного пола, свободного от колючей проволоки, но он был так мал, что можно было только стоять или сидеть, скорчившись. Меня так сильно клонило ко сну, что я не мог больше бороться. В подвале было мокро и холодно, как в леднике, но мне было всё равно. Я устроился на корточках у двери, на каменной плите или ступени. Места было так мало, что чуть наклонишься – и уже лезет в лицо и колет тело колючая проволока. Я обхватил колена руками, зажав пальцы меж пальцами, чтобы сидя не клониться назад, но пальцы выскальзывали. Я потрогал – рука была в крови, и я нащупал большую рану между большим и указательным пальцем. Я подумал, что большой палец совсем отвалился, но он ещё держался, а боли я не чувствовал. Тело моё не испытывало боли. Кровь лилась со лба на глаза и губы. Я вытер руки о куртку, а рану прижал к губам, Меня клонило в сон, Я свесил голову к коленям и сразу же погрузился в глубокое забытьё…
