Она явно ничего не поняла.
— Ну а я? Чем же я… вам?
Он рассмеялся, очень принужденно, скрывая смущение.
— Ну, может, расскажете что-нибудь. Может, вспомните что-нибудь интересненъкое. Мне все сгодится, вы не сомневайтесь! Ну а не вспомнится ничего — тоже не беда, не обижусь.
Анна Петровна очень серьезно огорчилась.
— Боюсь, что никакого проку вам от меня не будет. С памятью у меня (вы — молодой, вам этого не понять) — память у меня… как паутина: видишь, отчетливо видишь, а притронешься — рвется! И в руке… — и она сделала щепотью жест, очень точный, будто освобождала пальцы от паутинного прикосновения. И вдруг — на лице ее написался ужас.
В дверях беззвучно стоял некто серо-голубой.
На нем было надето что-то вроде кителя или френча, но с цивильными пуговицами, также и полуформенные брюки, однако был он, как ни странно, в сапогах. Хотя сапоги так прямо-таки и просились в картину — ибо весь вид этого человека грубо и просто намекал о какой-то сугубой службе (а может быть, и проще: о лютой, неизбывной тоске по этой службе), связанной с недоброкачественностью людей и с каждодневными скучными его усилиями породу этих людей если и не улучшить, то привести, по крайней мере, в соответствие…
Нужно бы еще заметить, что паршивенькая серо-голубенькая ткань домодельной его униформы странным образом мгновенно наводила на мысли и о казенной сумеречной скуке сиротского какого-то приюта, — точнее, об одинаково и безразлично одетых детях этого приюта, молчаливых, сонных и несчастных…
Его лицо, которое можно было назвать бы и мужественным — медальное, слегка страшноватое в своей тупой вдохновенности лицо военкоматовского полководца, — было удивительно, как у ребенка, взволнованным в этот миг и очень бледным от волнения (Анна Петровна даже обеспокоилась: так выглядят люди на пороге обморока) — оно, это лицо, тоже отдавало в какой-то серовато-голубоватый тон, сквозь который с трудом проглядывала склеротическая розоватость щек и крыльев носа.
Дрогнувшим голосом незнакомец произнес:
— Здравствуйте! — покашливанием попытался прогнать волнение, однако, не прогнал, а лишь загнал внутрь, откуда оно тут же стало прорываться странными, не к месту придыханиями и плохо управляемой, словно бы подскакивающей мелодией фразы:
— Здравствуйте! — повторил он. — Я не знаю, знаете ли вы, но я — Щитовидов. Первый заместитель председателя совета жилищного актива.
Тут Анна Петровна вздрогнула от неожиданности. Полуэктов резко поднялся со стула, чуть не подскочил, и звук издал при этом хищный, радостно-зловещий: „Тэ-экс!“
