- Невидимка... Там, там... Это он... Это все ты, ты...
Я видел лишь кошку, ее усталый, ее обреченный бег, странные петли, которые она выделывала, приближаясь.
- Мы пропали... Ты пропал. Ты, ты, я не виновата, я послушная, меня мама хвалила...
Голос ее опять заходился в страхе.
- ...Он убивает только гадких, плохих... Находит и убивает. А я послушная, мама знает... - Нет, - она уронила голову, - я виновата. Я не верила маме, значит, я виновата. Я думала, невидимкой просто пугают... А еще... Еще я сделала плохо мальчику из первого класса. Я пожаловалась на него маме, и мама на три дня оставила его без еды. Но только я поступила правильно, мама сама велела так поступать. Ведь Сережка бросался землей в памятник и еще показывал мне язык.
Только теперь до меня стали доходить путаные слова Маришки. И петлистый кошачий бег сделался тоже понятен.
Потому что уличная тишина, в которой наши с Маришкой голоса тонули, как малые капли в глухом бездонном колодце, стала рваться, трещать по швам, и сквозь прорехи в ее гнилом полотне полезли новые звуки.
Так мне показалось вначале. Но уже через долю минуты я понял - звук был один. Сначала он прозвучал глухо, прорвавшись сквозь грязную воздушную вату. Потом в нем выделилось железо, и чем громче он становился, тем тяжелей и уверенней было его тягучее нарастание.
Шаги, это был звук шагов. Удар, четкий и клацающий, как затвор.
Сменяющая удар тишина, полная ожиданием выстрела. И выстрел - новый удар.
Шаг - тишина, шаг - тишина... Громче, ближе, неумолимей.
Шаги приближались. Но это были не просто шаги. Человек, один, так не ходит. Такой звук бывает, когда шагают шаг в шаг десять, пятьдесят, сто человек. Словно улица стала огромным, вытянутым в длину плацем, а по нему чеканя шаг, в ногу - идет нам навстречу невидимое для глаза воинство.
Улица была пуста. Лишь туман завивался вихрями, да хромая кошка, да мы с Маришкой, жмущиеся к сырой стене. И - эти шаги. Невидимое многоногое чудище, которое притворяется одиночкой. Ближе, ближе...
И тут до меня дошло, что кошка не просто бежит в нашу сторону. Она ищет у нас спасения. Вот сейчас - еще каких-то несколько метров - и она бросится к нашим ногам, по-кошачьи моля о помощи. А тот, беспощадный, что вот-вот настигнет зверька, обретет взамен маленького никчемного куска плоти два других, куда весомее и желанней.
Я повернулся назад. Позади были узкие прищуренные глаза над башней и черная точка ствола, нацеленного мне в грудь. Отступать было некуда.
