Дели села и, не отрывая глаз, смотрела на это воплощение красоты и силы жизни. Как жаль, что под рукой ни карандаша, ни цветного мелка, так хочется перенести на бумагу это совершенство форм и линий: прямизну спины, упругость грудей, изящество длинных стройных ног; раскованность, грациозность походки. Адам молчал, но, несомненно, тоже видел эту природную красоту, любовался ею.
Адам тоже купался нагишом. Дели прекрасно об этом знала, хотя брат выбирал для купания места подальше от чужих глаз. Она бы и сама с удовольствием поплавала, если бы умела. Но разве научишься, когда тетя Эстер постоянно твердит, что девочке неприлично плавать, лазить по деревьям, скакать на лошади. Как скучно быть девочкой – ведь ей нельзя то, что интереснее всего на свете.
Адаму исполнилось пятнадцать. Выглядел он именно так, как мечталось матери: стройный, крепкий, симпатичный. И во всем первый. Что бы они ни делали: бегали наперегонки, прыгали на спор или играли в мраморные шарики, Дели всегда уступала брату.
Теперь Адам частенько уходил вечером из дома к реке и подолгу простаивал у кромки воды, погруженный в созерцание красок, умело подобранных и вытканных вечерней зарей на недвижной глади: целая гамма оттенков от ярко-оранжевого, цвета абрикоса до бледно-зеленого. Иногда Дели устремлялась за братом, но каждый раз наталкивалась на внезапно возведенную им стену отчуждения: в этот час ему нужны были покой и одиночество. О чем он думал, стоя наедине с собой у вечерней реки? Дели скоро научилась уважать чувства брата и больше не нарушала его уединения.
Но Эстер ни с чем не считалась. Стоило Адаму задержаться во дворе у благоухающей жасмином веранды, вдохнуть аромат цветов или послушать пение птиц, как дверь дома отворялась и на пороге появлялась Эстер. Она брала сына под руку и, заглядывая ему в лицо, говорила: «О чем ты думаешь, сынок? Стоишь тут один, в дом не идешь. А я карты приготовила, хотела с тобой в крибидж[1] сыграть».
– Мама, оставь меня! – Адам сердито выдергивал руку. Эстер обижалась и уходила в дом. Но в следующий раз все повторялось.
Адам никогда не спорил с матерью. Однако далеко не всегда соглашался с ней, в таких случаях он подавал Дели знаки: то бросит в ее сторону многозначительный взгляд, то чуть сожмет ее локоть, то легонько наступит под столом ей на ногу.
Бедная Эстер! Хотя обихоженный дом и сад несколько смягчили ее нрав, она по привычке продолжала плакаться на судьбу, вечно была недовольна, и только настраивала всех против себя. Даже добродушный Или подвергался словесной порке. Заполнять ванну горячей водой было его обязанностью. Выйдя в очередной раз из ванны, Эстер принималась распекать слугу.
