Однако семантика «анти-поведения» оживляет также смысл, который в тексте не содержится непосредственно, но существует подспудно. Признавая высшую ценность и высший смысл «законосообразного» поведения («признаю усилья / Меня спасти…» — 421), пирующие строят свое поведение по принципу «отпадения» ради выделения и вознесения коллективных ценностей над собственным «беззаконьем», ради отделения, ограждения высших ценностей от «разврата», «бешенства», Хаоса: «Не могу, не должен / Я за тобой идти» (421). Такой духовный «заряд» — самопожертвование — мог быть оценен только лицом духовным — старым Священником.
А. Ф. Белоусов. Санкт-Петербург
«Как в вашем званье не пить!»
Есть в рассказе И. С. Тургенева «Два помещика» любопытный эпизод. Это — разговор одного из помещиков со священником. Изумляясь тому, что священник не пьет, помещик восклицает: «Что за пустяки! Как в вашем званье не пить!».[60] Характерно, что именно живущий на «старый лад» Мардарий Аполлоныч Стегунов не понимает, как священник может быть трезвенником.
Это противоречило традиционным представлениям о служителях культа. Они должны были пить, потому что их роль в семейных и календарных праздниках не ограничивалась одним лишь отправлением церковных служб, но и предполагала самое активное участие в обильных возлияниях, которыми сопровождались народные праздники (когда «кто празднику рад, тот до свету пьян»). Об архаичных корнях этого обычая, возможно, свидетельствуют наблюдения некоторых иностранцев о превосходстве древнерусского духовенства над мирянами в пьянстве,[61] что показывало и доказывало особую жизненную силу, которой с давних пор следовало обладать служителям культа. Отношение к пьянству духовных лиц меняется с XVII века, но это затронуло только передовые круги общества, осуждавшие этот «низкий порок», тогда как само духовенство считало его «слабостью извинительной»[62] (не говоря уже о мужиках, которые и в ХIХ веке сочувствовали пьяному священнику и оправдывали его: «…ныне, матушка, праздник великий, обижать человека не следствует. Не трожь его — человека-то — по таким временам, — пущай его пьянствует, — на то и праздник самим господом даден…»[63]). От репутации «пьяниц» духовенство избавляется лишь в ХХ веке.[64]
Основной причиной своей «слабости» духовенство считало семинарское воспитание.[65] Обстановка «бедственного школьнического жития» была суровой и тягостной, поэтому ученики мечтали об одном: как бы вырваться из духовного училища. Алкоголь помогал семинаристам почувствовать себя свободными. Их потребность в забытьи была столь велика, что семинарское пьянство нередко кончалось безудержно буйным разгулом. От попойки — к порке и от порки — к попойке, — так жил настоящий «бурсак». Естественно, что мотивами «пития» и «разгульной жизни» пронизана вся семинарская субкультура.
