Шубин будто оглох. Ничего не слышал: ни приглушенных голосов, ни тиканья приборов. Слух был настроен на одно слово: «Товсь!» Следующей команды: «Залп!» — подводник бы не успел произнести.
Но подводник не сказал «товсь!»
Он стремительно поднялся. Нижняя губа его тряслась, глаза были совсем белыми от ярости.
— Рудольф, координаты встречи в журнал! Франц, продолжать наблюдение! — Дергая головой, он выскочил из отсека.
Офицеры понимающе переглянулись.
— Третий год не может привыкнуть! — сочувственно сказал Рудольф.
— Я тоже не могу. Такой куш! Только поманил, раздразнил и…
Франц сел к перископу, поерзал, устраиваясь поудобнее, бросил через плечо:
— Рассыльный, проводить пассажира в кают-компанию!
— Через двадцать минут будет ужин, — учтиво пояснил Рудольф.
Он с удивлением смотрел на Шубина:
— Но что с вами? Вам плохо?.. Рассыльный, поддержи его под руку!
— Не надо.
— Как хотите. Ужин, несомненно, пойдет вам на пользу.
Шубин не был уверен в этом. Ноги его не шли. Наступила реакция после нервного подъема.
Ну что ж! Не таким, стало быть, будет его последний бой! Не в тесноте вражеской подводной лодки. Не в дикой свалке на железном полу.
С помощью матроса он с трудом вышел из отсека, тяжело, прерывисто дыша. Комбинезон противно прилипал к спине, мокрой от пота.
4
На полпути к кают-компании послышались ему звуки музыки. Он удивился и замедлил шаги. Дверь в одну из кают была приоткрыта. Шубин увидел командира, который полулежал в кресле, откинув голову.
— Наш гость? — окликнул он, не меняя положения. — Войдите!
Второй раз за этот день переступил Шубин комингс командирской каюты. Сейчас мог получше рассмотреть ее.
Знакомые подводники, рассказывая ему о тесноте своих помещений, не очень, впрочем, жаловались на это. «А зачем нам хоромы? — говорили они. — Было бы где голову приклонить. Сменился с вахты, пришел в свою выгородку, упал плашмя на койку, и квит! Спи себе, прорабатывай задание командования за номером 6НС — непробудный сон шесть часов!»
Но эта каюта выглядела гораздо более обжитой. Заметно было желание создать какой-то уют. На подрагивающей переборке висели акварели, в углу громоздились книги.
Приглядевшись к портрету Гитлера, Шубин обнаружил, что его пересекала размашистая надпись — вероятно, дарственная.
На койке стоял маленький портативный патефон. Регулятор громкости был повернут почти до отказа — музыка была едва слышна.
— Перебираю пластинки, — сказал немец. — Мой лучший отдых. Садитесь, прошу вас!
