Сначала она подумала: «Обернуться было бы глупо». Затем в груди ее поселилась тревога и разрослась до того, что начала душить, и она поняла, что не сможет и шагу ступить, если не оглянется для очистки совести и не проверит – не идет ли кто следом? Она резко обернулась, думая застать мерзавца врасплох, но никого не увидела. Она пристально изучила землю в поисках оставленных преследователем следов. Но обнаружила в эластичной глине лишь свои собственные отпечатки да – маленькие – синего пса.
– Это еще ни о чем не говорит, – подсказал его голос. – Тот, кто идет за нами, может прекрасно передвигаться, ставя ноги в твои следы.
Девочке эта неизвестность показалась невыносимой, и у нее мелькнула мысль потузить кулачками воздух вокруг себя, чтобы убедиться, что никакого невидимки, стоявшего позади нее и покорно ожидавшего, когда же она тронется в путь, не существует.
– Это же мистер Эхо! – подначил ее еще раз ехидный голос пса.
Закадычные друзья продолжили путь. Дойдя до угла стены, они на секунду остановились. Стена поворачивала на девяносто градусов и уходила не меньше чем на двести метров в северном направлении. Все это напоминало закрытое со всех сторон кладбище, кладбище без входа.
– Те, кто воздвиг это оборонительное укрепление, хотели сами себя замуровать! – заметил синий пес. – То ли им не нравилось якшаться с людьми, то ли они прятали чертовски опасного преступника.
– Ты прав на все сто, – выпалила Пегги. – Вся штука в том, что тюремщики давно умерли… а приговоренный к смерти их пережил!
Местами из-за стены свешивалась какая-то черная растительность: узловатые ветки, плющ, чьи перепутанные дрэды ниспадали до земли, словно космы великана, который не мыл голову три последних столетия. К стене лепились и лианы толщиной с пеньковые тросы, напоминавшие туго натянутый такелаж судна.
То тут, то там между каменными плитами виднелись щели, словно стена растрескалась под действием оползня. Эти расщелины были заткнуты розовым цементом. Кто приложил к этому руку? Деревенские жители? Паломники?
Пегги пригляделась к щелям. Чем дольше она смотрела на заделанные бледным раствором ложбинки, тем сильнее ей казалось, что на цементе от утреннего ветерка появляются цыпки, как на выпроставшейся из одеяла голой коже, скажем, ноги́. Глупее ничего нельзя было придумать! Она шагнула вперед, но все никак не решалась вытянуть руку и пощупать цемент. Да ладно, она что, с ума спятила! Если там так мягко, то лишь потому, что раствор до конца не затвердел, вот и все!
