К полудню на смену являются свеженькие следователи, и все начинается сначала. С подследственного пот катит градом. До чего же унизительно, когда тебя допрашивают вот так, на опаленной земле, верхом на камне, да еще после неусыпного ночного дежурства. Вот тоска-то. Он нервно сплевывает, раздражается, выходит из себя. Снимает очки и мгновенно теряет чувство реальности. Начинает путаться в показаниях. А еще через три часа он окончательно сломлен в их умелых руках, как молодой побег. Готов «сдать» араба как самого лучшего подозреваемого.
Они, конечно, только этого и ждали. Давно, давно пора стариком заняться. Защелкиваются наручники. Все завершается на удивление быстро. Урчат моторы. Араба скоренько вталкивают в одну из машин. В последнем взгляде немого удовлетворение и превосходство. Вслед за отъехавшим эскортом, обливаясь слезами, семенит девчушка. Осенние облака, безысходность и безвкусица. Пошлость во всем. Он вдруг стремительно подходит к Управляющему Лесохозяйством и дерзко требует решить вопрос с ребенком. Старикан не слышит его. Словно прощаясь, обводит потухшими глазами мертвый Лес. Разум изменяет ему, все чувства в смятении. Он виновато глядит на Смотрителя, как будто растерял все слова, как будто разучился понимать человеческую речь. Смотритель громко повторяет свое требование. Старикан ковыляет к нему. — Что? — шепчет он одними губами, в глазах туман. И тут он набрасывается на Смотрителя, бешено, исступленно наносит ему удары сморщенными горячими кулачками. Полицейские с трудом оттаскивают Управляющего. Его, одного его винит он в трагедии. Да, да, этот с книжками своими, с грязными очками своими, с цинизмом ученого придурка! Он виноват во всем!
Полисмены вырывают Смотрителя из рук разъяренного старика и в два счета впихивают в автомобиль. Довольно грубо впихивают. Что ж, наверное, враждебные флюиды Управляющего Лесохозяйством передались и им. Он не успевает даже проститься с краем, где провел почти полгода, и вот его уже несет обратно в город. Его высаживают в боковой улочке. Он входит в какой-то ресторанчик и набивает брюхо, пока оно не отвисает до полу. Потом, заросший бородой, пыльный и загорелый, как уголек, настоящий зверь пустыни, он слоняется по блестящим тротуарам. Первый грязный дождик уже смыл их мутной водицей. Ночью в дешевой гостинице где-то на окраине он наконец вправе будет выспаться по-человечески. Первая ночь без обязательств и тревог. Здоровый, полноценный сон. В трех измерениях, ничего лишнего. Но он не уснет. Лишь на мгновение чутко задремлет. Зеленые Леса будут разрастаться перед его воспаленным взором. В волнении и муке он станет задыхаться в четырех стенах и затоскует по «дыре» в Широкий Мир.
