Но позже, в одно из предрассветных мгновений, между дремотой и забытьем, лицом к лицу с цветущим шелестящим Лесом, вдруг всплывает название, и возвращается к нему нежданное и лишает покоя. Он спешит вниз, на ощупь находит кровать араба, завернувшегося в какие-то жалкие лохмотья, расталкивает его и шепчет на ухо название. Араб садится. Он ничего не понимает. Только бессмысленно моргает воспаленными веками. Произношение Смотрителя Пожаров оставляет желать лучшего. Он повторяет слово еще и еще, пробует разные вариации, и араб… понял. Добрым удивлением и дружеской, почти братской теплотой повеяло от стариковских морщин. Он проворно выбирается из постели, позабыв о своей волосатой наготе, машет жилистой рукой в сторону окна, с жаром и отчаянием показывает на Лес.
Смотритель благодарит его и исчезает в темноте, оставив одинокую грозную фигуру стоять посреди комнаты. Поутру немой наверняка решит, что все это ему привиделось во сне.
9
Церемонии. Сезон церемоний. Лес церемоний. Деревья сгибаются под тяжестью уважения, значимости происходящего и своей сопричастности к оному. Белые разграничительные ленточки делят территорию на сектора. По трудной высокогорной дороге тянутся празднично украшенные автобусы, впереди и позади сверкают чистенькие ухоженные автомобили. Время от времени к колонне подъезжает мотоцикл с взволнованными полицейскими. Сытые господа в черном с неторопливой медвежьей грацией выбираются из лимузинов. Роем нежных бабочек вокруг этих напыщенных гризли вьются дамы. Наконец все собрались.
Мужчины давят окурки носками черных ботинок, шум стихает, и каждый остается наедине со своими воспоминаниями. Смотритель тоже участвует в торжестве, только издали, благодаря биноклю. Новый ракурс. Подобно легким перышкам тумана улетают ввысь короткие речи — Лес не терпит многословия. Заученные аплодисменты, до блеска начищенные номера на машинах, молнии фотовспышек. Ленточки падают, чехол ползет вниз, и миру предстает очередная маленькая правда. Непродолжительная прогулка по присвоенному леску, и это уже уважаемые гости скрываются в чреве автомобилей и след их теряется в неизвестности.
Куда уходит свет, где его пристанище?
На исходе дня Смотритель придет к почтительно склоненным саженцам, к отслужившим свою мимолетную службу ленточкам, сиротливо повисшим на ветках, и найдет лишь бледную табличку, где начертано: «От сыновей и дочерей Заксон дорогому отцу Заксону из Балтимора с искренней благодарностью за любовь его. Конец лета тысяча девятьсот…»
