Эрев-шабат.[1]
В сердце поднимается волна грусти. Рассудок ясен как никогда. «Мы сбежим отсюда в воскресенье», — вдруг шепчет он себе и начинает мурлыкать какой-то мотив. Сперва еле слышно, но чем дальше, тем громче, смелее бросает он песню в предвечерние небеса. И поражение внимают ему смолистые сосны, и необозримая бездна вторит ему со всех сторон. По капле истекает солнце. Закатный веер редеет, распадается на тонкие ленты, и вот это уже не ленты, а звенящие струны, и певец взывает к уходящему дню, своевольно, с сиростью одиночества искажая мелодию. Не допев, бросает ее, принимается за новую, без перехода, без модуляции. В глазах дрожат слезы. Густая темень душит его; захлебываясь ею, он слышит, как голос его слабеет и гаснет в беззвучии.
Лес снова нем. Один за другим меркнут последние мазки света. Проходит минут пять, и из зарослей, точно из засады, вырастают араб и девочка, вобрав голову в плечи, спешат к дому.
Суббота проходит на удивление гладко. Он совершенно успокаивается. Развлечения ради даже начинает считать деревья. Завтра побег. Но утром автобус привозит ему зарплату — как он мог про нее забыть! Вот уж действительно приятная неожиданность. Он от всей души благодарит водителя, тот лишь посмеивается. Выходит, «и воздается нам по делам нашим» актуально не только для мира, который принято считать лучшим, но и для этого, шелестящего.
Он возвращается к ученым книгам.
8
Горячие летние деньки. Ах да, птицы. Мы до сих пор о них не упомянули. Судя по всему, вышка возведена на вековом перепутье воздушных дорог, иначе чем объяснить то, что бесчисленные стаи, слетающиеся со всей округи, бьются о ее стены, падают на кровать, хищно набрасываются на книги, не жалея пуха и перышек, гадят, оставляя на всем зеленоватые «визитные карточки», и без устали носятся по комнате, рассекая крыльями плотный воздух, чтобы, в конце концов, выписывая немыслимые виражи, раствориться в небе где-то над морем? Он изменился. Загорел, конечно, но не это главное. В нем зреет вулкан, который пугает его. Этот жар способен испепелить все и вся, побудить лес к самоубийству. Поэтому он удваивает бдительность, не расстается с биноклем, подолгу пристально вглядывается в свои владения. Итак, где же мы находимся? Первые двадцать страниц покорены, тысячи еще ждут покорителя. Что он помнит? Отдельные слова, намек на идею; атмосфера кануна крестовых походов. Ночи тихи. Сосредоточиться и писать… если бы не комары-пирайи. Уйма времени ушла на подготовительную работу. Он гасит лампы и ночи напролет сидит в темноте, освобождаясь от пустых ненужных слов, как от сухой шелухи. Цикады. Хор шакалов. Тяжелыми взмахами вспарывает мрак летучая мышь. Шорохи.
