На следующее утро, когда он кипел над разгадыванием первой страницы иностранного текста, неожиданно появился отец с чемоданом в руке.
— Что случилось?! — осведомляется он с интонациями великого трагика.
— Да в общем… ничего…
— В таком случае, зачем надо было подаваться в лесные сторожа?
— Захотелось немножко уединения…
— Уединения… — Отец остолбенел. — Тебе нужно уединение?
Родитель нагнулся к раскрытой книге, стащил с носа очки с толстенными стеклами и зашуршал бровями по странице.
— Крестовые походы, — медленно произнес он. — И этим ты занимаешься?
— Да.
— Я тебе не мешаю? Я приехал не для того, чтобы мешать. Просто выдалось свободное время…
— Нет, вовсе не мешаешь.
— Места тут замечательные…
— Изумительные…
— Ты похудел, осунулся…
— Может быть.
— А ты не мог заниматься в библиотеке?
Оказывается, не мог. Неловкая пауза. Придирчиво, с деловитостью ежа отец принимается обследовать комнату. К полудню у него созревает очередной вопрос:
— И ты полагаешь, что уединен здесь? Что найдешь настоящее одиночество?
— Разумеется. Что мне может помешать?
— Ну, конечно…
— Что тебе в голову пришло?..
— Я скоро уеду.
— Нет, не уезжай… Пожалуйста, останься…
Отец прогостил неделю.
По вечерам его тянуло на дружбу с арабом и девочкой. Еще с юности он запомнил несколько слов по-арабски и теперь к месту и не к месту пользовался ими. Но, как на грех, старик не понимал его произношения и только почтительно кивал.
Они сидят рядышком и молчат. Когда родитель висит над душой, у сына глаза за буквы зацепляются. А тот все приговаривает: «Не обращай на меня внимания. Я прикорну тут в уголочке». Отец почивает на единственной кровати, и Смотритель коротает ночи на полу. Временами отец пробуждается и застает сына бодрствующим. «Давай поменяемся, — предлагает он. — Ты поспишь на кровати, а я присмотрю за лесом». Но сыну заранее известно, что он там высмотрит: большую расплывчатую кляксу. Отец не заметит пожара, пока на нем одежда не вспыхнет. Днем они все-таки меняются — сын растягивается на постели, а отец подсаживается к столу и пытается прочесть все ту же первую страницу, на которой открыта книга. Ему очень хочется затеять с сыном спор о чем-нибудь. Он, например, не понимает, отчего бы сыну не заняться иудеями во времена крестовых походов. Массовое самоубийство — что может быть поразительнее и страшнее? Сын добродушно посмеивается, отвечает неохотно, отмалчивается. Последние дни своего пребывания отец всецело посвящает немому арабу. У него накопилась масса вопросов, и все они требуют разъяснений. Кто он? Откуда? Кто отрезал ему язык? А зачем? И в довершение всего он заметил в глазах старика неугасимую ненависть. Однажды такой возьмет и спалит всю округу. Почему бы нет?!
