«Действительно, здорово! Не нервничаю, понапрасну сил не трачу, даже не вижу своих соперников».
Еще через полчаса планку подняли на 2.09. Снова разбежался, легко выпрыгнул и вдруг сбил. Я даже не поверил в это.
«Нелепость какая-то!» — мелькнуло в голове. Возвращаясь под тент, я увидел на трибуне вскочившего Скачкова. Он энергично крутил у виска пальцем, кричал:
— Книга! Брось к чертовой матери! Книга!
Кто-то из судей тут же сделал ему замечание, мой тренер, извиняясь, кивнул и сел обратно.
«Да что он?! — разозлился я. — То читай, то не читай! С толку только сбивает!»
Назло Скачкову я демонстративно вновь открыл — книгу. Однако смысл прочитанного до меня уже не доходил, потому что краем глаза я заметил, что все мои основные соперники преодолели 2.09 с первой попытки.
Неожиданно ко мне подошел Габидзе, сказал:
— Ты что пижонишь? Ты ж из ритма вылетел. И остыл. Разминайся!
Послушав его, я отложил книгу, встал, сделал несколько резких приседаний, вновь направился к точке разбега. Чуть постоял, побежал вперед.
И опять планка со звоном грохнулась на землю.
Я вылез из прыжковой ямы, глядя в землю, тупо замер.
Меня парализовал страх. Панический, убивающий все силы, словно прямо в лоб мне наставили заряженное ружье. Захотелось сесть, сунуть, подобно страусу, куда-нибудь голову и уже ничего не видеть, не знать и не чувствовать…
Ко мне опять подошел Габидзе.
— Разогрейся! — уже приказал он. — До пота!
Я машинально кивнул ему и, отойдя далеко в сторону, рассеянно стал делать какие-то упражнения. Для чего — я пока ясно не понимал. Я находился под гипнозом надвигающегося поражения. Меня сверлила лишь одна безысходная мысль:
«Конец! Позор! Привезли на Олимпиаду как будущую надежду, и только 2.06. Все!»
И вдруг во время разминки во мне начала оживать злость. Она нарастала, как снежный ком. Злость на свою тупость, хвастовство, никчемность, наконец, на сам страх.
Я стал обзывать себя последними словами: «Тряпка! Слизняк! Убожество!»
Когда я пошел на третью попытку, во мне бушевала ярость. Я готов был буквально искромсать планку. Разъяренно набежав на высоту, я сильно оттолкнулся и взлетел над ней, точно пушинка.
Сразу же я подошел к Габидзе и сказал:
— Спасибо.
Он ответил:
— Молодец. Из тебя толк будет.
Это были его первые теплые слова за все время нашего знакомства. Необычно для грузина Габидзе всегда выглядел замкнутым и колючим. Его интересовали только прыжки. Скупой на слова, настоящий фанатик спорта, он не обладал ни особой силой, ни ростом. Единственным козырем Габидзе была техника. «Технарь» — именно так его и звали в команде. Суховатый в общении, постоянно на чем-то сосредоточенный, он ни с кем особо не дружил, ни перед кем не открывался, поэтому никто и никогда не знал, что у него на уме и чем он живет.
