Я пытался его успокоить.
— Насчет волшебства, — говорил я, — я ничего не встречал в законах. Волшебство кодексом не предусмотрено.
— А суеверие и мрак?
— Но ведь у него все на строго научной основе, на опыте, который он принес оттуда к нам на Землю!
— Типичная лженаука, родная сестра телепатии.
— Насчет лженауки в кодексе ничего нет. Да и нельзя. При желании кого угодно можно объявить лжеученым или телепатом.
— Не спорьте. Речь идет о волшебстве. Это нужно пресечь. И я пресеку с помощью общественности и прессы.
Я пытался урезонить фантаста, отвлечь его, увлечь своей любимой наукой историей знаков. Я рассказывал ему о древнеперсидском клинописном алфавите, но он слушал рассеянно. Его томила одна и та же мысль, одно и то же желание.
— Я принципиальный человек, — говорил он, — и мое материалистическое мировоззрение не позволяет мне мириться с этим мраком и суеверием, которые он тут распространяет.
— Но раньше, — убеждал я его, — раньше, до того, как Сережа отказался сотрудничать с вами, ваше мировоззрение позволяло же вам не замечать его некоторые странные особенности.
— Это была моя ошибка, которую я должен исправить.
Я что-то пытался ему сказать, но он меня не слушал.
— Нет, нет. Не мешайте мне. Я должен найти контакт со своей совестью и немедленно исправить свою ошибку.
— А что вы намерены делать?
— Пресечь. Понимаете, пресечь. Не допустить, чтобы невежественная личность продавала книги. Пресечь. Немедленно пресечь всякое волшебство.
— А факты? — спросил я. — Где же факты?
— Факты? Их сколько угодно. До меня дошли слухи, что и в пушкинских местах он позволил себе сомнительную игру со здравым смыслом. Представьте, одну пожилую туристку, преподавательницу английского языка… Да, да, он нанес ей моральный ущерб, нравственное увечье. В результате она потеряла веру в законы природы. Я это должен пресечь. Моя материалистическая совесть требует немедленных действий.
Серегин был чем-то встревожен. Он сидел напротив меня у окна, нервно курил и сосредоточенно о чем-то думал.
— Расстроили угрозы фантаста? — спросил я. — Думаете, он в самом деле подымет шум?
— Нет, он, как тот, про кого сказал Толстой. Пугает, а нам не страшно. Я тревожусь за Сережу.
— А что с ним? Болен?
— Да. Притом странная болезнь. Изменился, пополнел, стал как будто ниже ростом. Так переменился, что не может даже пойти на работу.
— Неважно себя чувствует?
— Наоборот. Чувствует себя отлично,
— Отлично? Так почему же он не может пойти на работу?
