Или — под Бродского.
Бесстыдно — под Бродского.
В том числе и под редкие у самого Бродского верлибры.
Ника, прости её, господи, Скандиака!
Сергей Завьялов!
Фёдор Сваровский!
И опять-таки (от него никуда не денешься) Айзенберг!
Львовский Айзенберг.
Херсонский Айзенберг.
Полное кулле Степановой.
(Он им родственник) Гандельсман.
Пуханов.
«Московский счёт».
Лито «Пиитер».
Волошинская премия.
Тамбовская ОПГ (организованная поэтическая группировка).
Бунимович.
Иртеньев.
Айзенберг…
Всеволода Емелина на этом «празднике после праздника» (он же праздник, который всегда с тобой) нет.
И быть не может!
Потому что он — вы ведь помните? — не поэт.
«Его стихотворения длинны, порой длиннее поэм у иных авторов. Иногда кажется, что он не в силах остановиться, пока не выговорит до конца названия всех вещей, попавших в поле поэтического зрения и слуха.
Его строфический, то есть по существу ритмико-синтаксический, репертуар <…> — вариации на основе метрики и строфики поэзии классики и модернизма. Авангардных экспериментов в этой области у него нет. Верлибры весьма редки. Связь с традицией подчёркивается ещё и поистине бесконечным числом открытых и скрытых цитат, намёков на другие тексты, пародий
».
Это, впрочем, написал всё тот же Лосев всё про того же Бродского.
Да и то правда: какого ляха почтенному американскому профессору писать про Емелина?
«Вот трясут мои плечи / Эй, мужчина, не спать! / Остановка конечная! / Вылезай, твою мать! Из автобуса в вечер я / Неуклюже шагнул, / Взяв клеёнчатый клетчатый / Челноковский баул. / И от станции в сторону / Я побрёл вдоль оград, / Где стоит над заборами / Ядовитый закат <…> Под свинцовыми тучами / Возле мутной реки / Эти люди живучие / Словно те сорняки. / Налетали татары ли / Лютой смертью в седле, / Царь с князьями-боярами / Хоронился в Кремле. / Чтоб со стен белокаменных / Наблюдать, как горят / Городские окраины, /Слобода да посад».
Прав, однако, покойный Лосев: иногда кажется, что поэт не может остановиться.
И поистине бесконечно число открытых и скрытых цитат, намёков на другие тексты, пародий.
Помните, кстати, как там, в первоисточнике?
«Но порубленный саблей, / Он на землю упал, / Кровь ей отдал до капли, / На прощанье сказал: / «Ни страны, ни погоста / Не хочу выбирать. / На Васильевский остров / Я приду умирать…»
Я прекрасно понимаю, что само по себе сопряжение имён Бродского и Емелина кажется кощунством: Емелин и Ерёменко — это ещё куда ни шло (благо про Ерёменко все забыли); Ерёменко и Бродский — вроде бы ничего, вот только не «покатит» на западную аудиторию; но чтобы Емелин и Бродский???
