– Да.
– Вот и хорошо, – сказал он и улыбнулся вымученной улыбкой. – В таком случае, может быть, ты сама скажешь, кого мне выбрать?
– Нет.
Я не пыталась дерзить, но мой решительный и краткий ответ явно задел его. Он с минуту внимательно на меня смотрел, потом спросил:
– Но ведь среди них наверняка есть один, которого ты предпочитаешь остальным?
– Нет, отец.
– Значит, это не Турн?
Я только головой помотала.
– А твоя мать говорила, что ты любишь Турна.
– Нет, не люблю.
И снова его неприятно поразил мой резкий ответ, однако он сдержался и, проявляя терпение, мягко спросил:
– Ты совершенно в этом уверена, детка? По словам твоей матери, ты влюблена в него еще с тех пор, как он впервые попытался за тобой ухаживать. Она, кстати, предупреждала меня, что ты из скромности, возможно, и не захочешь в этом признаться. И, по-моему, подобная скромность вполне естественна для невинной девушки. Впрочем, сейчас нам вовсе и не обязательно продолжать этот разговор. Ты уж только как-нибудь дай мне понять, что не возражаешь, если я приму его как твоего жениха.
– Нет!
Отец озадаченно посмотрел на меня; он явно не знал, как ему поступить.
– Но если не Турн, то кто же из них? – нерешительно спросил он.
– Никто.
– Ты хочешь, чтобы я отказал им всем?
– А ты это можешь? Правда можешь?
Латин с мрачным видом прошелся по комнате, задумчиво поглаживая подбородок и опустив широкие мускулистые плечи. В тот день он, похоже, еще не брился: на подбородке у него торчала седая щетина. Наконец он снова остановился передо мной и сказал:
– Да, я могу отказать им. В конце концов, я пока что правитель Лация. Но почему ты просишь об этом?
– Я знаю, что предложение, сделанное тебе Турном, таит в себе и некую угрозу.
– Да, пожалуй. Но об этом тебе не стоит тревожиться. Мне важно знать одно: чего хочешь ты сама, Лавиния? Каковы твои намерения? Ведь тебе уже восемнадцать. Не можешь же ты без конца оставаться здесь в качестве девственницы-весталки.
– Я уж скорей стану весталкой, чем выйду за кого-то из этих людей!
Мы называем весталкой женщину, которая сама принимает решение никогда не выходить замуж или же ее никто не берет замуж и она остается в семье своего отца, заботясь о том, чтобы в очаге Весты всегда горел огонь.
Отец вздохнул; на меня он не смотрел; он смотрел на свою руку, лежавшую на столе, большую, покрытую шрамами. По-моему, он с трудом сопротивлялся подобному искушению – возможности навсегда оставить меня при себе. Наконец он снова заговорил:
