Послышался легкий звук шагов, шорох одежды. Он почувствовал тихое дуновение воздуха. Совсем тихое дуновение.
Фарида подняла одеяло, забралась под него и обняла Кафара за плечи. Она покрывала поцелуями его спину, шею, волосы и все шептала, шептала:
— Ты что, хочешь спать один? Хочешь спать отдельно от меня? — Фарида перевернула его на спину. — Чего-чего, а этого ты никогда не дождешься! С сегодняшнего дня ты — мой законный муж. За-кон-ный!
Она впилась в его губы долгим поцелуем, а оторвавшись, сказала так громко, что, казалось, можно было слышать и во дворе:
— С сегодняшнего дня ты — мой за-кон-ный муж! А я твоя за-кон-ная жена! Понятно? Эх ты, деревенщина ты неотесанная! Когда я была чужой — так ты сам каждую ночь, как голодный волк, забирался ко мне. А теперь, когда я твоя жена, что же ты глаза-то закрываешь? Теперь мы можем спать друг с другом, не боясь никого. Понял, деревенщина!
Фарида произносила свое «деревенщина» так ласково, словно говорила ему «дорогой». Кафар крепко обнял ее.
— Что ты делаешь, Кафар!
Он так вздрогнул от крика Фариды, от неожиданности, что даже задел сломанной ногой о стену; нога заныла, и он спросил сердито:
— Что ты кричишь, змея тебя ужалила, что ли?
— Ты что наделал, а?
— Не пойму, что я такого наделал? — Кафар даже привстал в постели, огляделся — вроде бы ничего особенного, если не считать гипсовых крошек на простыне. Ладонью он начал сгребать их.
— Зачем ты расковырял свой гипс? Ты что, как мышь какая!
Кафар спокойно оглядел раненую ногу — верхний слой гипса, расцарапанный его ногтями, искрошился, бинты под ним разорваны в клочья.
— Что ты кричишь! Я же тебе говорил — нога там, в гипсе, совсем запарилась.
— Ну, заныл! Не ной ты, ради бога, противно даже слушать. Просила ведь тебя потерпеть, а ты… — Она в сердцах махнула рукой. — Э, да что я с тобой разговариваю, как будто с мужчиной. Всю жизнь только и делаешь, что ноешь! Чуть голова заболела — сразу ныть…
— Нет, честное слово, это становится невыносимым. Да будь же ты человеком, Фарида, пожалей меня! Разреши профессору снять гипс, я хоть вздохну посвободнее…
— Ну да, разреши! Они, Муршудовы, только этого и ждут: как увидят, что у тебя все в порядке — тут же исчезнут, а дочку твою срежут на экзаменах, и сядет она тебе на шею. Этого ты хочешь? Спрячь ногу-то под одеяло, спрячь!
Все эти годы, что он жил с ней, Кафар никак не мог понять: почему он так боится Фариды?
Сколько раз уже говорил себе: хватит, сколько можно терпеть ее выходки, ее грубость, сколько можно быть таким мягкотелым; даже клялся, что если Фарида еще хоть раз вздумает крикнуть на него — он тоже закричит, а коли уж и тогда не угомонится — побьет ее, как собаку. Но стоило Фариде очередной раз по пустякам поднять крик, как он снова отмалчивался, уходил куда-нибудь, лишь бы не слышать и не видеть ее… И самое грубое, что сумел он сказать ей за все эти годы, были слова: «У меня от тебя голова болит», над которыми она тоже потешалась вволю. Началось это едва ли не в самые первые дни совместной жизни, в те дни, когда Фарида, по ее собственному выражению, еще не успела показать ему своего настоящего лица. Однажды, когда она устроила ему скандал из-за скатерти, облитой чаем, он спокойно и ласково сказал ей: «Фарида, родная моя, зачем мы будет трепать друг другу нервы из-за всякой ерунды? Давай помнить, что все несчастья происходят как раз из-за нервов…»
