Они еще немного поболтали, потом Егор вдруг заторопился, оставив Аню с Антоном доедать мороженое без него.
– Антон, как ты думаешь, – Аня задумчиво покручивает кольцо на своей руке, – это все правда?
– Не знаю, Ань. – Антон смотрит серьезно и спокойно. – Почему-то мне кажется, что правда, хотя в жизни бывают такие невероятные совпадения, что диву даешься. Действительно нужно проверить, может, дома у вас есть какие-то документы, может, письма или дневники. Вот вернешься в Москву, – на этих словах Антон вдруг помрачнел и даже запнулся, – в общем, поищешь, посмотришь.
Впервые в своих разговорах они коснулись этой страшной темы. Впервые вслух были произнесены слова о том, что Ане нужно будет уезжать. Антон ждал, что Аня поднимет на него глаза и спросит прямо, как умеет только она: «А ты разве не едешь со мной?» А у Ани этот вопрос готов был сорваться с языка, но удержал его внезапный приступ гордости: «Мне не следует спрашивать его, ведь сорваться с места и уехать – это непросто, а выслушивать отказ, даже со сверхубедительными оправданиями, я не хочу». И она промолчала. А Антон, не дождавшись вопроса, решил, что он не будет торопить события, все равно он ее никому не отдаст, но забегать вперед и обещать «светлое будущее» было не в его характере. «Мужчина не обещает, мужчина делает» – фраза, вычитанная им давным-давно в какой-то книжке, почему-то врезалась в память, и он считал ее своим правилом. Поэтому он тоже промолчал, но, взяв руку Анечки, нежно поцеловал ее в ладонь. Тепло, исходящее от его прикосновения, разлилось по всему телу, и Аня улыбнулась:
– Пойдем домой, Антон, Юлька, наверное, беспокоится уже, куда я пропала.
– Пойдем. – Антон продолжал держать ее руку. – Я люблю тебя.
Простые слова, просто сказанные, закружили голову, и Аня неожиданно подумала: «Хоть бы Юльки еще не было дома…» Потом смутилась от своих же мыслей и закусила губу, боясь, что непозволительные слова вырвутся наружу. Но Антон и так все понял по ее раскрасневшимся вдруг щекам, счастливо засмеялся и почти бегом потащил ее домой. Юльки дома не было.
Он стоял около окна и смотрел на ночной город. Множество переливающихся огней, словно гигантские светящиеся змеи, окутывали невидимые в ночи дома, скользили по невидимым улицам, сворачивались клубками на невидимых площадях. За стеклянным щитом окна звуков не было слышно, и поэтому мерцание, движение и всполохи огней напоминали странный таинственный ритуальный танец, подчиненный неведомому неслышному ритму. Для него ночные огни всегда были похожи на драгоценные камни. Алмазы, рубины, сапфиры, изумруды ночного города, вспыхивающие нестерпимым блеском в скользящем потоке драгоценностей, навевали мотивы восточных сказок и казались ожившими сокровищами. Итак, сегодня он пошел ва-банк. Не то чтобы он полностью раскрылся и выдал себя, но он засветился. Однако другого выхода у него не было. Иначе он просто терял бы время, а его не так уж много. Он усмехнулся: на самом деле ничто его не торопило, кроме собственного азарта, собственного нетерпения и ощущения близости разгадки. Он не мог терпеть. И немного форсировал события. Правду сказать, это было напрасно, он почти ничего не узнал, почти ни на йоту не продвинулся к сокровищам. Да-да, сокровищам, себе-то он может признаться, что архив – все эти выцветшие бумажки, автографы царей и прочая писанина, – все это ему уже давно не интересно. У графа были – должны были быть! – еще и драгоценности: ведь дарил же он украшения своей приемной дочке, а потом и внучке. Совсем, совсем не бедствовал граф Стомбальо – не зря он потратил столько времени на изучение его хозяйственных записей и знал, что дела у графа шли совсем неплохо. Хорошо шли у него дела. А значит… перед глазами вновь замерцали драгоценные камни, сливающиеся с огнями ночного города. Он вздохнул. Он найдет, обязательно найдет сокровища графа. Осталось совсем немного. Он чувствует, а интуиция его редко подводит.
