Заставив сына проглотить ложку какой-то сладкой, но оттого ничуть не менее противной микстуры, Арсений принялся скручивать тампон из ваты, задумавшись над тем, какого же он, собственно, должен быть размера. В инструкции об этом ничего не было написано, только количество мази в граммах и время действия.
– Мазь теброфеновая, – прочитал Федор название на коробочке. – Пап, а гореть будет?
– Ну, даже если будет – придется потерпеть. А вообще я не знаю. Я же не врач…
Федор некоторое время помолчал, задумавшись.
– Пап, а помнишь Майю, которая к нам вчера приходила?
Арсений, полностью сосредоточившись на проблеме размера ватного тампона, механически кивнул в ответ.
– А она, знаешь, врач. Детский.
– Да, – снова кивнул Арсений. – Врач… Детский… То есть… Кто – детский врач?
– Да Майя, я же тебе сказал.
– Майя? Какая еще Майя?
– Ну, пап, – вздохнул Федор. – Ну та самая, которая вчера к нам приходила! Которая повар!
– Повар. – Арсений наконец понял, что речь идет о вчерашней девушке с длинной черной косой, так сильно напоминающей ядовитую змею. – А почему тогда врач?
– Она училась в институте на врача, – пояснил Федор.
– А выучилась на повара, – усмехнулся Арсений, уже выдавливая ровную светло-бежевую полоску мази на ватный тампон.
– Да нет же, она институт не окончила еще…
– Понятно. Открывай рот.
– Пап, она хорошая…
Арсений вздохнул: Федор, по всей видимости, был готов разговаривать о чем угодно до самого утра, лишь бы оттянуть наступление страшного момента.
– Открывай рот, – строго приказал он сыну. – Тебе нужно лечиться. Ты понимаешь, что если не лечиться, то эта твоя… гипермерия никогда не пройдет и станет болеть еще сильнее. Понимаешь?
Федор кивнул и мужественно приоткрыл рот.
– Шире, – снова приказал Арсений.
– Гиперемия, пап, – поправил сын напоследок.
– Вот я и говорю… Гимепетрия, черт бы ее побрал!
Федька слабо улыбнулся и зажмурился, покоряясь судьбе.
С ватными тампонами за щеками он стал похож на несчастного, замученного жизнью хомяка. Для полноты картины Арсений сунул ему под мышку градусник, велел не шевелиться и не разговаривать. Температура не поднялась, но и не упала – словно заколдованная, держалась все на той же отметке.
– Ну полежи так минут пятнадцать – двадцать. Телевизор тебе включить?
Федор отрицательно помотал головой и закрыл глаза. Видно было сразу, что он крепится изо всех сил, чтобы не разреветься, – наверняка от соприкосновения с мазью слизистая оболочка запылала еще сильнее.
